На порог выползла – уместней назвать это именно так! – сгорбленная и очень тощая и морщинистая старуха. Конан хотел было попенять спутнице, что вряд ли эта согбенная и несимпатичная карга – её мать, в своё время пленившая красой потомка благородных королей, и красавца чародея. Но Найда вдруг застыла на месте с широко раскрытыми глазами, и невольно вцепившись в руку киммерийца, словно в незыблемый утёс посреди штормящего моря! Изо рта девушки вырвался не то тихий всхлип, не то – вздох.

Прошло не менее полуминуты, прежде, чем старушка на приступке перед дверью, подслеповато щурящаяся на пришельцев, протянула костлявые коричневые руки со сморщенной кожей и в сиреневых прожилках, к девушке. До них донёсся дребезжащий, еле различимый хриплый голос:

– Найда! Это ты! Я узнала тебя по голосу! О, Митра Пресветлый! Наконец-то ты услышал мои молитвы! Подойди же, доченька! Как давно я мечтала вновь обнять тебя!

– Странно. – Найда, чуть повернув голову, но не глядя на варвара, еле слышно сказала, обращаясь к нему, и почему-то не торопясь бросаться в объятия матери.

– Что? – Конан тоже говорил шёпотом, стараясь, чтоб губы не двигались.

– Прежде она никогда не называла меня доченькой!

Старушка же между тем начала рыдать, причитая:

– Где же ты, малышка моя?! Девочка моя ненаглядная?! Приди в объятья твоей старушки-матери!..

Конан буркнул:

– Понял. Но не томи же свою родительницу. Идём!

Однако когда они приблизились к так и стоявшей с поднятыми руками женщине на пять шагов, Конан внезапно резко распрямил левую руку, дёрнув ей.

В груди старухи словно сама-собой возникла рукоять метательного кинжала.

Из груди же Найды вырвался возмущённо-отчаянный крик! Она, повернувшись к киммерийцу, возмущённо бросилась на него с кулачками, колотя того по лицу и широкой груди. Горькие слёзы ручьём лились из её глаз, рыдания буквально душили:

– Скотина! Мразь вонючая! За что?! Тебе мой отец поручил это сделать, да?! Грязный наёмный убийца! Твои руки по локоть в крови! Да чтоб тебя живьём сварили в кипящей сере там, в подземельях Мардука! Чтоб у тебя!..

– Прерви на минуту поток своего красноречия, Найда. – Конан говорил нарочито спокойно. Но было в его голосе что-то такое, отчего поток красноречия и правда прервался, как обрубленный, и девушка уже без гнева взглянула ему в глаза, – И просто приглядись повнимательней к твоей так называемой «матери».

Найда отодвинулась от варвара, и действительно взглянула на мать, поспешив протереть заплаканные глаза.

Вместо согбенной немощной старушки с крыльца, полусвесившись с двух ветхих ступеней, как раз сползла на спине молодая женщина, глаза которой уже застыли.

И имевшееся в них выражение дикой ненависти и лютой злобы доказывало, если б не имелось и других доказательств, что фамильные привычки и черты принадлежат старшему чаду почтенного Никосса.

Женщина и правда была очень красива. Отлично сложена. Густые, медового оттенка, волосы обрамляли прелестное – если абстрагироваться от имевшегося на нём выражения! – личико. Единственное, что портило впечатление от женщины – то, что она была мертва. Мертвее, как сказал бы поэт, мёртвого!

Конан не мешал Найде, подошедшей почти вплотную, изучить убитую.