– Зачем? – спрашиваю я, но все равно закрываю, потому что солнце светит прямо над головой.

– Тебе удобно?

Ерзаю, пока не устраиваюсь поудобнее.

– Физически да, – говорю я, а он смеется.

– Отлично. Теперь слушай.

На покрывале рядом какое-то движение, и, приоткрыв глаза, я вижу, что Адам лег рядом, на спине, как и я. И с закрытыми глазами, как и я. До этого момента. Впрочем, я тут же опять закрываю глаза.

Сначала я просто жду, что что-то произойдет. Например, что Адам начнет меня щекотать или даже прямо сразу склонится надо мной и поцелует. Но мгновение спустя я уже все позабыла и делаю то, что велел мне Адам. Я слушаю. И знаете что? Он прав. Гомон играющих детей… Глупо, знаю, но внезапно звуки перестают быть шумом. Я лежу тут, солнце светит мне в лицо, и звуки кажутся самой веселой, самой радостной музыкой.

Я открываю глаза, Адам уже полулежит рядом, опираясь на локоть. Смотрит на меня с улыбкой:

– Вот видишь?

И я вижу. Понимаю. Это как слушать волны на берегу или дождь, лежа в постели. И чтобы показать, что я все поняла, я делаю это – приближаюсь к нему и целую.

Это должно было бы стать переломным моментом. Верно? Если бы не то, что случилось дальше, это стало бы главным, ради чего я сейчас пишу. Только теперь, вспоминая, я гадаю, не из-за этого ли все произошло. Из-за поцелуя. Все длилось пару секунд, может, он тут ни при чем, но Адам сразу же становится весь какой-то дерганый.

Он садится. Удивлен. Наверное, настолько же, как и я.

– Эмили, – говорит он, и мне это нравится. Что он называет меня Эмили. Друзья, даже мама иногда, называют меня Эми. Глупость, наверное, ерунда, но Эмили звучит взрослее, а меня достало, что ко мне относятся, как к ребенку.

– Эмили, ты же никому о нас не рассказывала? – говорит он.

– О чем ты? – говорю я. Я ожидала, что он скажет что-нибудь о поцелуе. Или промолчит, но улыбнется, или рассмеется, или еще что.

– Фрэнки, например. И особенно маме. Ты ей не рассказывала о наших встречах?

– Нет. Конечно, нет. Ты просил меня этого не делать, помнишь? – А он просил, сразу после поездки на автобусе, и это при том, что я бы и сама не рассказала о нем никому. У Адама был этот пунктик насчет возраста, что могут подумать мама и остальные. Наверное, это его теперь и тревожило.

– Расслабься, никто не видел, – говорю я ему. И вообще… – Я трогаю его за руку. – Какая разница?

Адам оглядывается на детскую площадку, на родителей, воркующих вокруг песочницы. Слабо улыбается мне в ответ, и я уже думаю, что все хорошо. А потом он опять смотрит на площадку, и улыбка превращается в гримасу. Он встает, идет к площадке. К небольшому ограждению, высотой ему по пояс.

– Адам, – зову я. Он не отвечает, я встаю и иду следом. – Адам! – Он останавливается у заборчика, и я понимаю, что он следит за малышом. Я тоже останавливаюсь чуть выше на холме, и дальше только наблюдаю с расстояния. Все время, с того момента и до конца я только наблюдаю.