Наступила немая сцена из «Ревизора», во время которой Илья, наполняя стакан, поучительным тоном произнес:
— Я вам что сказал, козлы? Я сказал — «Марльборо», скоты.
Отбросив бутылку с оставшимися на донышке несколькими граммами, Иванов приподнял стакан и, проглотив его содержимое, проговорил:
— Ваше драгоценное… Вкусно, брр-р, гадость! Если желаете приобщиться, лижите мои ботинки, пока еще не высохло, ну?
Ханыги до последней секунды надеялись, что происходившее на их глазах есть демонстрация какого-нибудь очень сложного и очень душещипательного иллюзионного трюка, что сейчас представление окончится и фокусник вытащит из-за пазухи, как кролика из цилиндра, целую и невредимую бутылку родной бормотухи. Ничего подобного не произошло, а жестокие слова Ильи убедили мужиков в том, что над лучшими их чувствами посмеялись, нагло наплевав в страдающие души.
Иванов, проработавший несколько месяцев охранником банка, к робкому десятку не принадлежал и гнева ханыг не боялся, полагая, что столь глубоко надломленные жизнью люди не способны на решительные действия, а посему слишком опрометчиво оставил неприкрытым фланг. Когда первый мужик попытался (помешал «стол») броситься на Илью, тот легко свалил нападавшего. Ханыга вцепился в куртку Иванова, в следующую секунду Илья уже стряхнул его, но туг, вырвав из-под себя ящик-стул, в схватку вступил второй противник, нанося Илье сокрушительный удар по голове. И тут битва еще не была проиграна, Иванов устоял и даже, ринувшись в контратаку, сбил с ног второго мужика. Помня об опасности нападения сзади, Илья повернулся, и… зеленое бутылочное донышко пришлось ему прямо в висок. К горлу подкатил липкий тошнотворный комок, ноги сделались ватными, он понял, что падает, но сделать ничего уже не мог.
Первое, что увидел Иванов спустя какое-то время, была огромная рыжая кошачья физиономия. Он тряхнул зачугуневшей головой, облизал пересохшие губы и… закрыл глаза. Открыв их вновь, он понял, что на него, улыбаясь, смотрит рыжеволосый, рыжебородый мужик.
Неизвестный, убедившись, что с пострадавшим все в порядке, протянул ему руку и проговорил:
— Поднимайся, нечего лежать, земля холодная.
VI
В комнате, отведенной под костюмерную — «рабочий кабинет» Ирины Калачевой, — было душно и пыльно, впрочем, как и всюду во Дворце культуры ДОСААФ, где должны были состояться концерты восходящей «звезды» Алены Калининой. «Должны были» — очень верное уточнение. Должны, но вряд ли состоятся, так как аппаратура застряла где-то на дорогах (точнее, на авиалиниях) бескрайней Отчизны.
«Звезда» благим (и не только) матом орет: «Не буду выступать с чужой аппаратурой!» — хотя и местное начальство (вплоть до высочайшего), и крупный представитель коммерческого банка, владеющего (с его точки зрения) самой лучшей аппаратурой на всем Севере, стелятся перед ней почем зря, уговаривают. Но… не уговорят. Есть от чего девушке истерики устраивать: вместе с аппаратурой застрял и виртуоз оператор, благодаря самоотверженному труду которого не так бросается в глаза — точнее, в уши, — как безбожно детонирует несравненная Алена.
Общаясь с начальством, ей так или иначе приходилось держаться в рамках, но Боже, до чего же противно. Слава тебе Господи, вокруг полно дармоедов да бездельников — обслуживающего персонала.
До костюмов «звезда», разумеется, добралась в первую очередь, отплясалась на Наталье, Ириной начальнице (любят в России, чтобы в «цехе», где работают два человека, один непременно звался начальником).
Вообще-то Наташка никакой не начальник, она подруга Иры еще со школьных времен, хотя и виделись они в последнее время редко.
Теперь же вдвоем, не считаясь с субординацией, они проветривали (Аленочка не выносит нафталина), отглаживали (все время все мятое, мятое!), подшивали (Аленочка похудела! Ай-ай-ай! Это испортит ее замечательную фигуру! Вот что значит нервы!) огромную груду безвкусных, кричащих нарядов африканского племени людоедов мумба-ай-анумба, в которых «звезда» предстает перед почитателями своего таланта.
Вместе с тем, сколько бы ни оказалось работы, и она когда-нибудь да кончается. Гулять по причине отвратительной погоды никому не хотелось, осталось одно — разговоры, как водится, под сигаретку, а когда уж и вовсе тоскливо, то и под рюмашку; эстрадно-театрально-цирковая публика — это такой народ… понимать надо.
— Давай еще по одной, — заговорщически подмигнув подруге, произнесла Наташа, не вынимая изо рта сигареты, и налила в металлические походные «наперсточки» по «шестнадцать грамм» ликера. Курить и попивать ликерчик Иринина подруга могла всегда.
— Диабета у нас не будет? — спросила Ира полушутя, полусерьезно, не вполне разделяя пристрастия «начальства» к столь приторно-сладким напиткам, — уж выпить, так водки или лучше сухого, можно пива, но лизать по капельке сусло из патоки… брр!
Наташа засмеялась: