«Хороший? Черта с два хороший! — усмехнулся Илья. — Как ты, сука, посмела сравнивать меня с мужиками из вашего сраного поселка? Я хороший? Я?!»

Нет, ошибалась Настя, муж ее вовсе не быт банальным пьяницей, который, напившись, вымещает тоску и горе на домашних. Она привыкла к этому с детства: так много лет назад гонял их с матерью покойный ныне отец. Здорово бы удивилась она, узнай о том, что у Ильи припасен для нее кое-какой сюрприз.

«Канистра с бензином, Настенька, с высокооктановым бензинчиком».

Илья почувствовал, что странное возбуждение не ослабевает, а растет, какой-то неведомый восторг переполнял душу, рвался наружу. Хотелось петь! Его охватывал экстаз человека, приносящего в жертву людей, чтобы испытать мгновение блаженства — единения с божеством.

«Души мертвых умилостивливаются перед человеческими жертвами», — мысленно произнес он очень кстати пришедшую на ум фразу, еще давно прочитанную в одной из бесчисленных книг в прадедовой библиотеке.

Это нравилось, даже возбуждало, но… Илья подумал о другом:

«Очистительный костер — это здорово. Будет правильно, если Настька искупит свой грех в страшных мучениях, и дитя греха пусть тоже сгорит, чтобы не осталось и следа от плода прелюбодеяния».

«Жрец» — теперь он был жрецом, приносящим жертву, — принял решение. Он налил еще рюмку и выпил. Закусывать не стал.

Внезапно Илья нахмурился.

«Огонь — для слабаков, — решил он. — Для сильных людей, для настоящих мужиков нет ничего лучше топора. — Илья вспомнил фильм «Сияние» с Джеком Николсоном в главной роли. — Огонь отпадает. К чертям огонь!»

Настя давно уже запрятала топор так, чтобы муж не нашел, опасаясь, что он, в очередной раз напившись, примется рубить мебель, как уже случилось однажды. Тогда Илья, к счастью, оказался слишком пьяным, да и топор, надо признать, не топор, а так, топорик.

Бесплодные поиски разозлили «жреца».

«Может быть, гранатой? — подумал он. У него их имелось целых две штуки. — Нет, гранатой не с руки, опять же грохот и… самого осколком может задеть…»

Нет, гранаты решительно не годились.

Он сделал небольшой перекур, выпил водки и целый стакан воды из-под крана. Однако следовало помнить о сакральных обязанностях. Он нехотя направился на балкон за канистрой, но на полпути остановился как вкопанный:

«Ах ты черт! Как же я не заметил? Да чей он?»

Лежавший прямо на журнальном столике топор Илье не принадлежал. Отполированная, должно быть, сотнями мозолистых ладоней и тысячами пальцев рукоятка, тяжелое острое (видно даже с расстояния) топорище с клеймом мастера. Добрая вещь, кажется, даже старинная. Наверное, таким вот топориком древние зодчие рубили рукотворные шедевры — храмы, сделанные без единого гвоздя, а простые мужики ставили церковки-обыденки. Илья, ощутив торжественность момента, поневоле залюбовался топором, которому, казалось, не хватало только алой шелковой ленточки вокруг рукояти да дарственной надписи. Кто бы ни положил его сюда, неизвестный непременно желал помочь Илье в его благой затее.

Жрец протянул руку к ритуальному инструменту. Подойдя к двери, он примерился и нанес первый удар. Толстое дерево загудело. Теперь Илья знал: умерщвление жены и дочери — вопрос недолгого времени.

Ужас бесцветным дымком просачивался в щелку под дверью, наполняя собой всю кладовую и души жертв, парализуя их волю и способность к сопротивлению.

— Мамочка! — закричала Оленька. — Я боюсь, мамочка! Папа хочет убить нас? Он убьет нас?!