Мишка давно уже чувствовал, что Тамара жива. С того памятного дня, когда он не смог ощутить ставшую привычной и незаметной, словно дыхание, связь с подругой, прошло примерно пару месяцев, и он снова почувствовал, что девочка живет. Поначалу нить была тонкой и прерывистой, она то пропадала, то вновь появлялась. Постепенно связь крепла, все реже исчезала, и, наконец, восстановилась полностью. До этого лета Мишка жил одной мечтой — найти девочку, найти ее во что бы то ни стало!

Всю зиму он списывался с Бирюком, теперь работавшим в Министерстве Государственной Безопасности РСФСР. Более подробно о его работе Мишка ничего не знал, но то, что Егору доступны многие способы поиска людей, ему было известно. По его просьбе Захаров отправлял бесконечные запросы во все эвакогоспитали, расположенные по линии их участка фронта. И о чудо! Из одного госпиталя Захарову пришел ответ, что в середине октября 1943 года к ним в тяжелейшем состоянии поступила девочка лет десяти-одиннадцати в форме рядового Советской Армии. Данных о ребенке не существовало, никто не знал ни ее имени, ни фамилии, ни откуда она вообще взялась. Санитар, сопровождавший тяжелораненых в полете, мог сказать только, что при взлете самолета в Ильске один из солдат принес ребенка из разрушенного города, накануне занятого советскими войсками.

Состояние ее формы давало ясно понять, что она носила ее, и носила уже довольно давно. Характерные потертости, возникшие во время носки, указывали на то, что девочка имела и боевое оружие, то есть воевала. Но кто она, с какой дивизии — оставалось неизвестным. Запросов от ее командования не поступало, что, впрочем, было неудивительно: в том бою погибло две дивизии прежде, чем подошло подкрепление.

Сама девочка в сознание не приходила, и врачи, видевшие ее состояние, удрученно качали головами — маленькая воительница не выживет. Только ее сердечко слабо, тихо, но упрямо продолжало биться.

Чтобы хоть как-то записать ребенка, врачи дали ей имя Катюша. Частенько, стоя над ее кроватью, они говорили: «Вот это настоящий воин!» Так ее и записали: Екатерина Воин, указав в скобочках рядом с именем, что имя вымышлено.

А еще во внутреннем кармане ее гимнастерки, возле сердца, было обнаружено старое, порядком уже затертое письмо на имя Федора Владимировича Коврова. Что это было за письмо, каким образом оно попало к девочке, и почему было ей настолько дорого, никто не знал. Но письмо занесли в перечень ее личных вещей, упаковали в пакет из прочной бумаги и привязали ей на руку, словно бирку, чтобы не затерялось.

Проведя несколько первых, срочных операций, ее самолетом отправили глубоко в тыл, в Свердловск, в один из ведущих военных госпиталей. При подготовке документов для отправки был послан запрос в дивизию, защищавшую Ильск. От временно исполнявшего обязанности командира запасной дивизии полковника Егорова майора Веснова пришел ответ, что Екатерина Воин у них в дивизии не числилась. Списки дивизии майора Черных также были проверены, и указанная женщина там отсутствует. От командования трех дивизий, пришедших на помощь защитникам Ильска, ответа не было, так как запросы им никто не отправлял, а потому Екатерина Воин была записана как рядовая 143 пехотной дивизии полковника Жданова, первой подошедшей на помощь защитникам Ильска.

В Свердловске маленькая воительница перенесла семь тяжелейших операций. В сознание девочка приходить начала, но ни двигаться, ни говорить она не могла. Встал вопрос, куда отправлять странного ребенка после выписки. Всем было понятно, что на фронт она не вернется, и ни один из детских приютов ее в таком состоянии не примет.

Одна из медсестер, ухаживавшая за Катей, решилась вскрыть конверт, привязанный к ее руке. Прочитав письмо, она задумалась. Письмо было адресовано некоему Федору Коврову, более того, о девочке там не было ни слова, но оно явно попало к ней не просто так, и не просто так она его хранила. Значит, человек, солдат, которому оно было адресовано, как минимум ей знаком. Но жив ли еще тот солдат? Скопировав с письма оба адреса: и полевой почты, и домашний в Куйбышеве, медсестра написала письмо Федору Владимировичу Коврову на фронт по указанному в письме адресу полевой почты. Также она отправила телеграмму ему и Ковровой Елене, указанной в письме, в Куйбышев. Само письмо она вложила обратно в конверт и снова привязала к руке девочки.

Получив от Захарова письмо с вложенным в него ответом на запрос, Мишка едва дождался отпуска. На накопленные деньги купил билет на самолет до Свердловска и помчался в указанный в письме госпиталь. Отыскав там врача, работавшего в госпитале и в 1943 году, он узнал, что девочку тот помнит, больше того, несколько операций проводил именно он. Но сведения, полученные от доктора, Мишку огорчили. Врач очень хорошо помнил, что она была сильно изранена, особую тревогу вызывали травмы спины, головы и не заживавшая огромная рана на бедре, кроме того, из-за серьезнейшей травмы головы девочка не могла двигаться и говорить. Ей было проведено две весьма рискованных операции на мозге, но результатов они не дали. Мишка насторожился, узнав, что маленькую пациентку забрал отец.

Сунувшись в воспоминания доктора, он нашел в них Тамару. В первый момент парень не узнал ее, настолько она изменилась. Из ярких, лучистых глаз Томки словно ушла жизнь. Они стали темными и тусклыми. Личико, едва выглядывавшее из обмотавших голову бинтов, сильно похудело, заострилось, побледнело и словно стало еще меньше, щеки ввалились, взгляд стал безразличным и рассеянным. Она словно смотрела в никуда. У Мишки сжалось сердце. Он почти нашел Тамару, и она жива, но в каком она состоянии?! И кто забрал ее? Куда увезли? Где она сейчас?

— Доктор, а откуда ее отец узнал, что Томка… то есть Катюша здесь? — задумчиво спросил Мишка.

— Кажется, ему написала одна из медсестер, по-моему, ее звали Зоя… А может, и нет… — потерев виски пальцами, ответил врач. — Молодой человек, а вы кто этой девочке? — опомнился наконец он.

— Я? Я ее брат, — рассеянно отозвался Мишка, и, вздохнув, продолжил: — Ее зовут Тома, Тамара. Тамара Руденко. Она герой. Герой Советского Союза. Где ее отец, я не знаю. Мать погибла в сорок третьем, и один брат тоже. А я… я был на задании, когда ее ранили, — возле Мишкиных губ четко обозначились горькие складки. — А где найти ту медсестру, Зою? — вдруг поднял он голову и мрачно посмотрел тяжелым взглядом на врача.

— Зою? Ммм… — доктор задумчиво обхватил свой подбородок и потер его. Потом покачал головой. — Видите ли, молодой человек… Медсестры во время войны были очень востребованы… Многие проходили обучение здесь, а потом отправлялись на фронт. Я плохо помню ту девушку, и не знаю, куда она исчезла. К сожалению, я вряд ли тут смогу помочь.

— А бумаги? — вскинулся вдруг Мишка. — Если Томку… Катюшу переводили в другой госпиталь, должны же были остаться записи о том, куда ее перевели!

— Это если переводили, — задумчиво ответил ему доктор. — А если выписали… то вряд ли.

— Но можно ведь посмотреть? И как вообще Тамару отдали первому попавшемуся человеку? — возмущенно всплеснул руками Мишка. — Мало ли кто ее забрать хотел?

— Он совершенно точно узнал девочку… — покачал головой врач. — Он плакал, глядя на нее. Сидел на ее койке, держал за руку и плакал.

Мишка снова полез в воспоминания доктора. Проходя мимо палаты, где лежала Томка, тот привычно приоткрыл дверь и хотел войти, проверить маленькую пациентку. Но на ее кровати сидел крупный седой мужчина и держал ее за руку, поглаживая ту большим пальцем руки. Вторая рука, искалеченная, у него висела на груди, на перевязи, а из-под задравшейся штанины виднелся деревянный протез. По ввалившимся, с довольно свежими шрамами от ожогов щекам мужчины, покрытым небольшой щетиной, медленно катились слезы. Доктор, не решившись нарушить встречу, шагнул назад и тихонько прикрыл дверь.