Белл ответил не сразу, как будто либо не знал, что сказать, либо обдумывал нечто важное.

– Я не могу ответить на это сейчас, Дон, – признал он наконец. – Главная причина, почему я хочу, чтобы твоя семья была здесь, заключается в том, что, возможно, мы сумеем найти что-то, что помогло бы мне объяснить. Я не хотел разговаривать с тобой по телефону, потому что сегодня мне пришлось сидеть здесь и часами слушать эти чертовски ужасные телефонные звонки. Мне это не помогало. Это причиняло мне боль.

– Но вы слушали их сегодня, и вы слышали себя, слышали ваш голос.

– Я бы сказал, что девяносто процентов этих разговоров звучало приглушенно. Но другая часть… должна быть да… если только это не чертовски хорошая имитация.

– Разговаривая со мной сейчас, вы можете сказать, что на тех пленках говорила я? – надавила Дон.

– Сейчас твой голос звучит иначе, чем на пленке, но, Дон, что бы ни было причиной этого, я искренне надеюсь, что это не повлияет на твою жизнь. – Должно быть, он взял эти слова прямо из «Последней воли и завещания» Шари. – Это ударит и по моей семье, но, надеюсь, им достанет сил, чтобы продолжать жить своей жизнью. Во мне есть что-то плохое, но я не могу сказать, что это от дьявола, потому что молюсь каждый вечер и каждое утро.

Другими словами, что бы ни случилось, в этом не было его вины, потому что он регулярно общался с Богом. Хватало ли у него наглости на самом деле обвинять Бога в своих действиях? Контраст между своекорыстными заявлениями Белла о всемогущем Боге и чистой верой, воплощенной женщинами, сидящими напротив него, был крайне разительным.

– Итак, – продолжала Дон, – вы признаете, что это мог быть ваш голос?

– О да. Как я уже сказал, девяносто процентов звучало приглушенно, но остальное было мое. – Он повернулся к Хильде. – Как я уже сказал вашей дочери, миссис Смит, если на мне лежит прямая ответственность за это преступление, если я принес трагедию в вашу и мою жизнь, я приношу извинения. Ваша дочь может объяснить все остальное, что я сказал. Я не знаю, что вам сказать. Я просто не могу поверить, что совершил эти ужасные поступки.

– Вы знали нашу дочь? – спросила Хильда.

Мне было интересно посмотреть, как отреагирует Белл. Похититель утверждал, что он друг семьи, и разговаривал с двумя женщинами так, как будто состоял с ними в очень близких отношениях, создавая впечатление, что они разделили одну трагедию, которую навлек кто-то другой или какая-то другая сила.

– Нет, и я не знаю вашу семью, – ответил он. – Может быть, в будущем у меня наступит тот переломный момент, когда я смогу найти для вас ответ.

– Что бы вы ни сказали, что бы ни сделали, ничто не вернет Шари, – сказала Хильда.

– Нет, и если бы я мог честно сказать сегодня, что это сделал я, я бы признался вам прямо сейчас.

– Я точно знаю, что на пленках вы, у меня нет никаких сомнений. Я говорила с вами, и вы говорили со мной, и здесь определенно не может быть ошибки. Мы просто хотим знать правду, ничего больше.

– Когда я смогу узнать правду, я расскажу вам всё.

Внезапно у меня мелькнула мысль, которая, возможно, не пришла в голову Меттсу, Маккарти или Уокеру. Что, если Дон или Хильда вооружены? Я не знал их достаточно хорошо, чтобы понять, возможно это или нет. Проверяли ли их у дома или по прибытии в управление шерифа? Я не помнил, чтобы кто-нибудь говорил об этом. С этого момента я буквально сидел на краешке стула, в напряженной позе, готовый схватить пистолет и разоружить любую из них, если кто-то полезет в сумочку. Я знал, что хотел бы сделать в подобной ситуации, если бы был убит мой ребенок, и я знал по опыту, что многие другие родители чувствовали то же самое. Им выпала прекрасная возможность уничтожить этого парня, и ни одно жюри присяжных в мире не осудило бы их.

К счастью, ни Дон, ни Хильда не пытались пронести оружие в офис шерифа. Сдержанности и веры в правосудие у них было больше, чем у меня. Позже Рон навел справки, и оказалось, что их не обыскивали.

Хильда посмотрела прямо на Белла и сказала то, что не смог бы сказать я, оказавшись на ее месте.

– Несмотря на то что я сижу так близко, смотрю на вас и знаю, что вы – тот человек, который звонил в мой дом, я не питаю к вам ненависти. В моем сердце недостаточно места для еще большей боли.