Бассейн был пронзительно-голубым, не хуже Средиземного моря. На белых стенах играли блики солнца, какие-то розовые цветы осыпали лепестками шезлонги, словно приглашали на романтическую ночь. Мира тяжело вздохнула. Они с Женей ругались очень редко, но всегда как-то на пустом месте, там, где тысячу раз до этого легко все решали, даже не зацепившись. В этот раз почему-то было особенно обидно — он всегда спасал ее от пауков и ос, ни разу не засмеявшись над этими страхами, а тут вдруг...

  Мира бросила полотенце на шезлонг, но промахнулась. Она раздраженно подняла его и бросила снова, но оно свалилось с другой стороны. Мира зарычала, подняла полотенце и впечатала его в пластиковое сиденье:

  — Почему! Вы! Все! Меня! Бесите!

  Мира скинула джинсы и медленно, издевательски положила их на шезлонг. Джинсы прилежно остались на месте.

  — Вот так, — назидательно сказала она и добавила к джинсам футболку, которая тут же соскользнула на пол.

  — Да вы издеваетесь, — пробормотала Мира, подбирая футболку.

  Она оглянулась по сторонам и ее подозрения подтвердились — за борьбой с одеждой насмешливо наблюдал уборщик, красивый черноволосый кудрявый парень в белоснежной распахнутой рубашке, с загорелой безволосой грудью и восемью кубиками на животе. Да, Мира их сосчитала еще вчера, когда он все утро ходил со своей метлой вокруг бассейна и делал вид, что убирается. Уборщик заметил, что она его увидела, и отвернулся, все еще скаля зубы. Мира просто кипела изнутри. Купаться уже не хотелось, хотелось убивать. Но она все равно упрямо полезла в бассейн. Никто не помешает ее планам, даже если она уже передумала!

  Лестница в бассейн была какой-то скользкой. Мыльной, что ли? Мира ухватилась за перила покрепче и все равно стала спускаться. Нырять она не умела. Ступеньки тоже опасно скользили под ногами, и у них оказывались неприятно острые кромки. Мира думала, что сейчас вот спустится, а вылезать будет с другой стороны, где пологий вход для детей. И чего ее в эту глубокую часть понесло?

  В этот момент ее рука все-таки соскользнула с перил, ногой она со всей силы стукнулась о край ступеньки и неуклюже свалилась прямо в воду. Глубина здесь была метра два с половиной, плавала Мира плохо, да еще от неожиданности выдохнула и ушла с головой в прозрачную кафельную лазурь. От порезанной ноги расходилось красное пятно крови — Мира забыла зажмуриться, в каком-то странном ступоре наблюдая, как кружится вокруг нее чистая вода, зачем-то путая верх и низ и утягивая вглубь. Она попыталась рефлекторно вдохнуть, но получилось вдохнуть только воду. С одной из сторон лазурь была светлее, чем с остальных — значит, там выход. Но оттолкнуться было не от чего — дно почему-то было не с той стороны, так что она ушла под воду только глубже. Она стала бить руками, стараясь оттолкнуться, но в толще воды оттолкнуться от нее не получалось, движения были замедленными.

  Всего несколько секунд — и она почти утонула в маленьком бассейне семейной испанской гостиницы в день, когда должна была быть бесконечно счастлива. Вот если бы они с Женей не поссорились перед этим...

Он же никогда себя не простит.

  Поэтому Мира сделала всего еще одно усилие — и толкнула себя ногами вперед в сторону просвета.

  Именно этого не хватало уборщику-испанцу, чтобы понять, что со смешной туристкой происходит что-то неладное. Он нырнул в бассейн прямо в своей белоснежной расстегнутой рубашке и с метлой, вытащил Миру на бортик и перевернул на живот. Она уже потеряла к тому времени сознание, но тут закашлялась, выплевывая воду. Парень хотел еще сделать искусственное дыхание, но тут с моря вернулся Женя. Он так и не смог расслабиться на пляже и пришел просить прощения. Он отогнал от Миры испанца (не забыв отдать ему всю наличку), обнял ее, и гладил по мокрым волосам, и долго выслушивал испуганную болтовню, как когда-то в зимней Москве.

  А Мира ощущала, как тревожное чувство, давившее с утра, еще до того, как она увидела муравьев, растворяется в его тепле.

***

Сначала все стало очень-очень белым, а потом сразу черным. Сначала была полная тишина, в которой в нее летели осколки стекла, куски дерева и обломки пластика, а потом вдруг стало очень громко, как будто каждый атом Вселенной орал ей в лицо. А потом в ушах что-то длинно звенело, высоко-высоко, как школьный звонок, но в небе. И вокруг висела очень светлая пыль. Она плавала в воздухе, как пылинки в солнечном свете утром в воскресенье, когда можно не идти в школу, и мама веселая, и печет блины. И весна. И скоро лето.

  Только в глаза постоянно что-то лезло. Мира отмахнулась раз, другой, потом провела ладонью по лбу и стряхнула на пол капли крови. Рука тоже была вся изрезана, местами кожа была содрана прямо огромными кусками. Мира с интересом на нее посмотрела, удивляясь, что ей не больно.

  Она лежала на спине, над ней были ярко-белые плитки и почему-то все еще светились лампы. Только одна свисала на проводах, но это потому, что она была на краю мира — за ней начиналась черная пустота, в которой больше ничего не было. Там, за краем мира, остались...

  Тут она вспомнила.

  Они с Женькой пришли в кафе. Было воскресенье, и золотая пыль плавала в солнечных лучах. А еще сентябрь, но теплый, а впереди хоть и не лето, но тоже все хорошо. Близнецы классно сдали экзамен по языку, и за это им полагалась награда. Мира заказала блинчики, а Женька повел Яниса и Люку к витрине выбирать десерт. Они тыкали грязными пальцами в стекло и спорили до хрипоты, потому что оба хотели одинаковые, но еще хотели попробовать друг у друга что-нибудь новенькое. Женька иногда оглядывался, откидывал со лба волосы и улыбался ей. Она пила молочный коктейль через полосатую трубочку и улыбалась ему в ответ... А потом в лицо в полной тишине полетели осколки, а там, где они стояли, теперь ничего нет — мир белой плитки обрывается за два шага до этого места.