— Может, сервер можно взломать? Ты же компьютерщик…

— Лиза, я не хакер, я — сисадмин. Я не умею взламывать пароли, я только их выдаю, — вру я, вспоминая ее пароль — имя собаки + год рождения.

— Не принижай себя.

— Я не принижаю, я говорю тебе правду.

— Ты слишком плохо о себе думаешь, — говорит она, повернувшись ко мне вполоборота. Свет от фонаря бликует в ее черных волосах.

— Так расскажи мне, как филолога занесло в мир айти? — спрашиваю я ее, наблюдая, как парень на скейте, на вид не старше пятнадцати, подлетает выше своего роста и приземляется на доску. У Иды Линн был скейтборд в школе, вдруг вспоминаю я. Розовый с черными черепами. Возможно, он все еще лежит у нас в квартире, где-то в недрах шкафа, куда я не залезаю.

— Я не знаю ни одного человека из моего выпуска, кто работал бы по профессии, если честно.

— Прости, а какая у филолога профессия? Изучать стихи? Искать в них закономерности?

— Ну вот, ты начинаешь меня троллить, — она пребольно пихает меня локтем в бок. — Я вообще почти что стыжусь своего образования, знаешь, особенно в этой индустрии, вы, технари, любите разводить холивары с людьми искусства.

— Нет, только не я, никаких холиваров. Я одиннадцать лет был… — я останавливаюсь на полуслове. Я никогда не говорю с людьми об Иде Линн, не знаю, откуда вдруг у меня это.

— Одиннадцать лет что?

— Не важно. Расскажи лучше про себя.

— А что про меня? Скучная история! — Лиза выдыхает дым в сиреневое вечернее небо, кажется, она вот-вот уснет. — После универа я чувствовала себя печатной машинкой в эпоху макбуков. Одна бездушная офисная работа за другой, депрессия, жизнь с родителями, пустота. Не знаю, что было бы со мной, если бы моя двоюродная сестра не предложила мне сходить на это собеседование в «Лавер»…

Скейтер взмывает вверх и приземляется на лодыжку, взвыв от боли. На секунду все на площади замирает, прохожие останавливаются и сворачивают головы. Секунда сострадания кончается так же внезапно, как началась, и жизнь продолжает свой ход, оставляя тех, кто не может идти, позади на обочине.

— Знаешь, после того, как ее не стало, я держалась, как могла, потому что знала, что, если сдамся, если замедлю шаг хоть на секунду, больше уже не смогу сдвинуться с места, сдохну просто. И только сейчас, когда ко мне пришел ты и сказал, что ее убили, только сейчас, как ни странно, меня начало отпускать. — Лиза прикрывает глаза, как будто для того, чтобы не позволить внешнему миру отвлечь себя от трудных мыслей, которые она, наконец, пытается оформить в слова внутри своей головы. — Просто если все это случилось не просто так, а по чьей-то вине, то, выходит, жизнь не такое уж пустое беспроглядное бессмысленное дерьмо. Ты же понимаешь, о чем я, да?

— Да, я… — Но она перебивает меня, не давая закончить:

— Если смерть не случайна и есть тот, кого можно винить, то, значит, мы не просто планктон в китовьем брюхе, значит, есть какой-то смысл и повод вставать по утрам. Чтобы бороться и уничтожить тех, кто причинил ей зло. На фиг стирать их с лица земли, поджигать заживо и смотреть, как они горят. Блин, я не хочу больше об этом! — Лиза стискивает зубы. — Сейчас опять рыдать начну, ты уже задолбался, наверное, сушить рубашки после встреч со мной. А сколько времени вообще?

— Половина восьмого, — отзываюсь я, взглянув на часы.

— Ох, черт! У меня же концерт! — Она выуживает из сумочки телефон и начинает что-то быстро печатать. — Дойдешь со мной до Рамблы? Мне надо такси поймать.

Я киваю. Скейтер, тот, что упал, вновь делает прыжок, на этот раз удачный.