Когда вижу Барселону впервые, она залита густым, как венозная кровь, закатным солнцем. Впрочем, ей куда больше к лицу тьма.

Мостовая покрыта прыщами старых жвачек, мои кеды липнут к какой-то сладкой жиже. Почти сразу меня обдает волной уже знакомого теплого ветра, принесшего с собой запах серы и застоявшейся канализации, будто прямо из преисподней.

Я захожусь кашлем, чтобы подавить скрутивший пищевод спазм.

— Дыши ртом, Серж! — смеется Карлос. — Это местный аромат, Eau de Barcelona! Тут недалеко была римская канализация. В девятнадцатом веке испанцы построили новую, но, как оказалось, многого не учли, поэтому тут порой мерзейше воняет.

Мы сворачиваем направо и оказываемся на маленькой прямоугольной площади, середина которой засажена толстыми голыми деревьями, торчавшими из земли, как гигантская буква «Y», если бы ее написал курсивом сам Сальвадор Дали. Кора слетает с них тонкими лоскутками, как обгоревшая в отпуске кожа с плеч.

Дома нависают над головой, стараясь заглянуть мне в лицо блестящими глазами высоких окон. У дальней границы площади журчит фонтан, от желтоватой воды несет хлоркой и собачьим дерьмом. Мимо с визгом пролетает мотороллер, затем еще один. Я поднимаю глаза и пытаюсь прочесть название улицы, но оно замазано черной краской, поверх кривая надпись красным баллончиком — «Carrer de Vampira»[27]. Засохшие капли стекают вниз алой бахромой поверх черных разводов.

Мне на макушку приземляется несколько ледяных капель, сорвавшихся с гирлянды детских распашонок на балконе, я делаю резкий шаг влево, лишь на сантиметр избегая столкновения с мотороллером. Я отмахиваюсь от роя каталонских ругательств, едва поспевая за Хосе и Карлосом вдоль вереницы раскрашенных неряшливыми граффити дверей подъездов, аптек и компьютерных кафе, заполненных дочерна загоревшими от работы под открытым небом мужчинами. На перекрестке я резко останавливаюсь, чтобы пропустить грузовик доставки. Поодаль стоит грязный старик с растрепанным седым хвостом и лысой макушкой. Из-под его расстегнутой кожанки виднеется застиранная эмблема «Роллинг Стоунс» — губы и высунутый розовый язык. Его круглые, как у слепого кота, темные очки, немного съехали вниз по переносице, и он нагло ловит мой взгляд своими желтыми глазами, лыбится, потом показывает пальцем через улицу, на бомжа в небесно-голубом пальто, который устраивается на ночлег в коконе из одеял. Бомж говорит будто бы по телефону, но, присмотревшись, я замечаю, что в его руках пластиковый стакан, который он прижимает к уху с озабоченным видом, что-то объясняя в пустоту.

— Локо, — выкрикивает старик и оскаливается на меня беззубым ртом. — Локо. Локолоколоко.

Я оглядываюсь и смотрю через плечо, мне кажется, что я чувствую на затылке чей-то взгляд. В толпе позади мелькает что-то красное, шмыгает в подворотню.

— Серж? — окликает меня Карлос, и я прибавляю шагу.

Из незавешенных окон льется липкий желтоватый свет, слышатся голоса, много голосов, говорящих невпопад, орущих и хохочущих. Из этого невыносимого шума вдруг выбивается один, который говорит со мной.

— Кстати, забыл тебя предупредить. — Карлос оборачивается ко мне и чуть приотстает от второго парня, ожидая, пока я поравняюсь с ним. — Мы живем в доме с историей…

Он таинственно улыбается и замолкает, явно ожидая от меня уточняющего вопроса.

— С какой историей?

— Очень темной и страшной! Му-ха-ха! А вот и он.

Когда мы останавливаемся возле выкрашенного в популярный здесь грязно-песочный цвет здания с заляпанной пальцами узенькой дверью, на улице уже почти совсем темно. Я осматриваюсь по сторонам. Слева от входа овощная лавка. Похожие на сжатые кулаки ребристые тыквы и артишоки выставлены прямо на улицу в отсыревших картонных коробках. Слева — аптека, тяжелые ставни уже опущены на ночь.

Пока Карлос роется в рюкзаке в поисках ключа, я рассматриваю остатки рисунков, проступающих из-под призывов заниматься сексом, а не войной. Кричащие дети, сползающие в огонь преисподней, над ними — смеющееся безобразное лицо в алых всполохах. Поверх — уголок афиши концерта «Placebo» в клубе «Razzmatazz», я узнаю лукавый глаз Брайна Молко, рядом — объявления о пропавших котах. Эта витрина похожа на содержимое моей головы — кошмары, обрывки воспоминаний, призывы к действию, без конца тонущие под слоями собственной апатии.

— Знакомься, — торжественно произносит Карлос, поймав мой блуждающий взгляд на рисунке, — Энрикетта Марти, более известная как Барселонская Вампирша.

— Она кто, художник? — спрашиваю я, зайдя в дом вслед за парнями. Внутри густо пахнет подгоревшим вечерним уловом и марихуаной. Я следую за Карлосом вверх по почти отвесной лестнице, держась за шаткие перила.

Рисунок все еще стоит у меня перед глазами во всем своем багровом великолепии.