— Вы разыскивали его адрес? — наконец, спрашивает он.
— Да, мне пришлось искать, потому что я не знал, куда Илай переехал.
— Ага, это надо добавить к протоколу, — слышится шуршание карандаша по бумаге. — Что-то еще?
— Как что? Я же говорю вам, есть вероятность, что кто-то обставил смерть Илая как ограбление. Он хранил какую-то информацию на серверах…
— Месье Веналайнен, я понял вашу мысль, — перебивает меня он. — Спасибо. Но я уверяю вас, иногда вещи именно такие, какими кажутся. Бритва Оккама, знаете ли. Мне буквально полчаса назад пришла информация, что в Бресте задержан человек при попытке сдать в комиссионный магазин вещь, похожую на одну из тех, что пропали из дома мадам Руссо. Так что не накручивайте себя, право же, и спасибо вам за звонок.
— Вы даже не попросите меня остаться в городе до выяснения обстоятельств? Я уже пропустил свой обратный рейс…
— Вы ведь в поезде. При чем тут рейс?
— Это не важно, я могу вернуться. Я хочу помочь.
— Мне очень жаль, что вы нашли его вот так, — звучит усталый голос копа в трубке. — Послушайте, месье Веналайнен, езжайте домой. Напейтесь как следует, поплачьте, нарвитесь на хулиганов и получите в морду… Обычно такие вещи помогают совладать с шоком. И я говорю это без всякой издевки, я сам вынужден справляться с этим каждый день, с чьей-то смертью и безнадегой. Потом будет легче. Не то чтобы совсем легко, но с каждым трупом, который приходится класть в мешок, становится чуть проще, чувствуешь себя все более и более смертным и отстраненным одновременно. В этом и заключается жизнь, месье… Серж, в том, что мы переживаем смерть. — Он снова вздыхает. По шумному выдоху я понимаю, что он в стельку пьян. — Буквально — переживаем ее. Вещи именно такие, какими мы их видим, нет никакого замысла. Ни-ка-ко-го… Совсем. Оставаться нет необходимости, у нас есть ваши контакты. Вы же не собираетесь исчезать и отключать телефон?
— Нет.
— Ну вот и славно. Мы позвоним вам, если вскроются новые обстоятельства. Всего хорошего.
Он кладет трубку. Я снова прижимаюсь лицом к стеклу. Тридцать семь параллельных линий дождя бегут вдоль моей щеки.
Париж, 21 февраля
— Месье… — Я чувствую легкое прикосновение к своему плечу и открываю глаза. — Конечная станция, Монпарнас.
— Конечно, извините, — говорю я руке в перчатке, все еще тыкающей меня в плечо, лишь через секунду разобрав прилагающееся к ней лицо. — Я уже выхожу.
— Оревуар.
Я хватаю рюкзак и делаю шаг на пустую платформу.
Я спускаюсь в подземку. Тут же мне в лицо ударяет тревожный теплый ветер, принесший с собой запах паленой резины и чего-то органического, омерзительного и сладкого одновременно.
Я пропускаю нужную станцию, пересаживаюсь на другую ветку и выхожу на станции «Сталинград». Дальше, мимо череды витрин с опущенными жалюзи, я иду по залитому желтым светом фонарей бульвару. Та же самая промасленная дизельным выхлопом вывеска с приземистыми розовыми буквами — «Отель де Пари». Как могу аккуратно, я переступаю через спящего на ступеньках клошара. Им оказывается пожилая китаянка. Ее лохматый маленький пес, одетый в розовую детскую распашонку, бросает на меня сердитый взгляд, но не издает ни звука. Я нажимаю на дверной звонок — в аэропорт я могу доехать с утра, надо будет только пораньше встать. Слышится жужжание домофона, я дергаю за ручку и оказываюсь внутри. Холл все такой же тесный, ковер — замызганно-синий. Возможно, даже парень-мигрант за стойкой регистрации тот же самый, только постарел на пять лет.
— Скажите, у вас есть свободные номера?