Поворотник. Она включила поворотник, потому что хотела съехать с дороги и о чем-то поговорить. Было что-то важное, что не могло ждать до тех пор, пока мы вернемся домой.

Я зажмуриваюсь крепче. Стекло, мутное стекло, в котором плывет отражение огней. Каких огней, это было на двадцать четвертом этаже? Каких-то других огней. Они растворяются во тьме красными и желтыми всполохами. Я открываю глаза.

— Я видел тебя с ним.

— Да нет же. Нечего там было видеть. Мы просто выпили у него в номере, а потом он начал говорить про нее.

— Но ты сняла свое платье, я застегивал тебе молнию.

— Оно было в крови, я смывала пятно.

Я опускаю глаза вниз.

— Где твоя татуировка со звездами и остальные?

— Какие? У меня только одна, — она показывает мне надпись на бедре, что-то по-французски. — Серж, ты пугаешь меня сейчас. Я… я пойду налью воды, пить хочу.

Я наклоняюсь над ней, не давая подняться с пола.

— Зачем ты мне врешь?

— Да не вру я.

— Ты и он…

— Нет же, нет. Мне больно, отпусти, пожалуйста.

— Ты и он…

— Ты не понимаешь этого, Серж, ты никогда этого не понимал, — сказала Ида Линн, грустно улыбнувшись и по привычке крутанув колесико радиоприемника.

— I know, you love the song and not the singer… — прошепталаонаоднимигубамивместесБрайаномМолко.

— You’ve got me wrapped around your finger, — невольно повторил я. Мы так давно не слушали их вместе. Может быть, пять лет.

Я гляжу на двойную желтую полосу, разделяющую меня и ее, запрещающую мне пересекать ее даже прикосновением. Пунктирные снежинки пикируют в морозном воздухе.

— Ты не знаешь, каково это — быть мной, каково знать, что тебя не должно быть, что ты живешь какую-то одолженную жизнь. Я должна была умереть в том пожаре. Серж, моя жизнь — это горящий дом. Он во мне, а я в нем. Я думала, я смогу все забыть, если мы уедем, я даже забыла. Но все вернулось.