– А я?

– И ты. Поди, не из простых, у меня глаз намётан. Из чуˊждых, классовых… Рябчиков с серебра кушал, гимназию окончил, университет. Так?

– Окончил.

– А народ впроголодь, от зари до зари. За то с тебя и спрос, что кровушку народную пил.

– Разве я виноват, что не в бедняцкой семье родился?

– Виноват. Все вы виноваты, потому что порченные. Вспоминаете прошлое и снова мечтаете на шею народную сесть. Всяк кто раньше сладко жил, тот вернуть прошлое хочет. И ты хочешь… Вот она, вина твоя! Случись заварушка какая, ты сразу к врагам переметнёшься. Вспоминал, думал?.. Молчишь? Потому что так и есть! Враг ты скрытый. Не бывает наказания без вины. С любым можешь здесь поговорить, каждый если не сам злодейство творил, так потворствовал этому, или знал, да смолчал.

– И что теперь со мной будет?

– Это ты не меня, деда спроси. Он тридцать лет по тюрьмам ошивается.

Стар дед. Самый старый в камере, а может, и в тюрьме. При царе-батюшке сидел, при временных правителях и после тоже. Всё знает, про всё ведает.

– Ничего тебе не будет, получишь пятнашку и поедешь тундру киркой ковырять. Один ты, а детишки свидетели никчёмные. Вот если бы группа, и все друг на дружку показания дали, тогда – стенка. Так что спи спокойно.

– А вы?

– Меня не сегодня-завтра шлёпнут, потому как статья тяжёлая и есть показания дружков-приятелей. Ну да я не в претензии, так и надо с нашим братом.

– Как же так? Вас шлёпнут, а вы так спокойно…

– А как иначе? Когда лес под пахоту освобождают, пал пускают, чтобы огнём землю очистить. В гнилом лесу новому ростку не пробиться. Так и нам надобно, иначе нового человека не взрастить. Вначале пни да сушины выкорчевать, а после зёрна сеять. А мы большевики старые, как пни на пути молодой поросли, только место занимаем да труху сыплем. Я наркомом сидел, да ни хрена же в деле своём не понимал, но руководил, бумаги подписывал. Такое руководство хуже вредительства! Приятели мои, герои Гражданской, маршалы хреновы – им бы только водку жрать, молодух щупать, да интриги друг против друга плести. Были рубаками, стали чинушами. Прав Коба, что чистку начал, без этого страну не поднять и будущей войны не выиграть. Мы царские пни корчевали, теперь наша пора пришла. Это еще в Библии прописано, про Моисея, который народишко свой под корень в пустыне изводил.

– Но почему нельзя жить тихо и мирно?

– Не получится. Мы в революцию с такой кровью вошли, что она не может не вернуться! Аз воздам. Я в Гражданскую в ревтрибунале сидел и расстрельные приговоры пачками подписывал, потому что иначе нельзя было, а теперь мое время пришло за грехи платить. Здесь две трети таких, которые чужую кровушку рекой проливали. Это нынче они совработники, писатели и стахановцы. А тогда… Так что всё правильно, всё справедливо, и каждый из нас понимает всю меру революционной ответственности. И принимает. Поэтому обычно чекисты не отстреливаются, хотя у каждого первого в столе наградной маузер, а под стрехой обрез, а то и пулемёт в сарайке прикопан! Чекисты знают, что их ждёт, но не сопротивляются. Никогда! Спокойно сидят и ждут, когда за ними придут. Явись за ними беляки – глотки бы им рвать стали, а тут аки агнцы божьи на заклание идут. Потому что знают за собой вину и готовы к пуле в затылок. Я ведь тоже мог, потому что догадывался, знал…

– А почему же не сбежали?

– Куда? Куда бежать, когда меня здесь каждая собака знает. К врагам? Это значит – все идеалы под хвост, всю жизнь – поперёк? На колени бухнуться и «Боже, царя храни» запеть? Некуда нам бежать, мы в своей стране, которую потом и кровью… Да и от кого бежать? От чекистов? Так они свои, не белая контрразведка. Много среди них мерзавцев, ты и сам видел, но как без них? Кто корчевать станет, кто дерьмо расчищать? Вот потому никто не бежит и следствию помогает, хотя знают, что тем самым себе дырку в голове сверлит. Потому что здесь не «ты», не «я» и не «они», а «мы»! Понимаешь, МЫ! Все по одну сторону баррикады. Одному государству служим, одно дело делаем. Коба не справится, не потянет, и его на нары сволокут. Вот как выходит. И так и должно быть: страна важнее тебя или меня, мы кирпичики, из которых теперь стены кладут, за которыми наши дети счастливо жить станут. Мой тебе совет: не сопротивляйся, иначе тебя в порошок сотрут. Работай на страну хоть здесь, хоть где, хоть в Воркуте. Приноси пользу. И учись жизни. Жить можно везде, если с собой в ладу. А если вопросами себя изводить, отчего да почему, да трепыхаться, в одночасье сгоришь. Вон поп, он всех переживёт, если его теперь не шлёпнут, потому что смирен духом и всё это – следователей, камеру, мордобой, – воспринимает как испытание, ниспосланное ему богом, как благо, и в этой своей вере обретает душевный покой. Не выгребай, плыви по течению, но тихих заводей не пропускай, они в любой стремнине есть. Так и выживешь.

– Вот интересующий нас… вас объект.

Пётр Семёнович раскатал карту-трёхверстовку, на которой были обозначены леса, поля, болота, дороги, реки, мосты и броды, деревни и даже отдельно стоящие дома. Но… не было ни одного названия ни деревень, ни рек и прочего, а только абрисы и топографические значки.