Еще удар. Глухой стон.

– Дай-ка я.

Дознаватель придвинулся, ухватил указательный палец, резко, как карандаш, переломил его надвое.

– Будешь говорить?

Ухватился за второй, зажав кисть ладонью и рванул так, что белые обломки кости, прорывая мышцы и кожу, наружу полезли.

И хоть бы кто поморщился – привычные ребята, сколько им этих пальцев переломать пришлось на фронте, потроша «языков» по ту сторону передка, когда не было возможности перетащить их через нейтралку, а сведения были нужны кровь из носу.

«Лесник» вскинулся, взвыл.

– Не ори, никто тебя здесь не услышит. Ну что, будешь говорить?

Крутанул уже сломанный палец, кроша изломанные кости.

– А ну, стой. Студента сюда, – приказал Крюк.

Явился Студент, доложил по-военному: «По вашему приказанию…» Покосился на пленного, на окровавленные руку и одежду, на неестественно выгнутый палец, на кости, торчащие из раны. Побледнел, слюну судорожно сглотнул.

– Вот тебе «язык», который разговорить надо. Как – не знаю, можешь на ремни его порезать, – усмехнулся Крюк. – И без соплей. Привыкай к ратному труду.

Студент стоял как парализованный.

– Давай-давай, – толкнул его в спину Крюк. – Спроси – кто он?

– Кто… ты? – машинально повторил Студент, пытаясь унять дрожь в руках.

– Слюнтяй! – зло процедил Крюк и ударил Студента в лицо. По-настоящему, так, что кровь из-под кулака брызнула. – Ты думаешь, он тебя пожалеет, если что? А ну, отпустите его.

От «Лесника» отшагнули, толкнули в спину.

– Забьёшь этого, – кивнул Крюк на Студента. – Если до смерти забьёшь, то больше пытать не будем. Отпустить не обещаю, но смерть твоя будет лёгкой. Слово!

Пленный замотал головой, сжал правый кулак, собрался для боя как пружина. Был у него стимул – умереть не в муках, не с переломанными, раздробленными пальцами, а от милосердного удара ножом в сердце.

– В круг!