— Когда он проснется? Я хотела бы быть рядом, понимаете, он же тут, кроме меня, никого не знает.

«Почти никого, почти. Может, тому же Вертеру он и обрадовался бы больше, чем мне. Но это я добилась спасения, и дело надо довести до конца».

— Пойдемте, — врач открыл дверь.

Форточка была открыта, и по палате разносился запах, напоминающий аромат вчерашних цветов, только более слабый. Алиса медленно приблизилась к лежащему на кровати пациенту. Маски на нем уже не было. Странно, но теперь она почему-то даже мысленно не решалась назвать его Колей — слишком велик был разрыв между мальчиком из прошлого и этим незнакомым молодым человеком. Нет, лицо то же… Он мало изменился. Кожа на левой щеке и виске была неестественно гладкой, розоватого цвета — контраст между пострадавшей и здоровой частями лица все же бросался в глаза. Алиса почувствовала острую жалость, представив, что должен был пережить несчастный парень. И одновременно ее затопила горячая волна радости, как десять лет назад на Колеиде.

— Действие наркоза закончилось, — сказал врач, поглядев на приборы. — С минуты на минуту он проснется. Подождите немного, сейчас я вернусь.

Алиса пододвинула стул и села у кровати. Дыхание спящего было тихим, почти неслышным. У нее возникло ощущение, что все это когда-то уже было. Да, действительно, было! Узнает ли он ее теперь?

Словно тень пробежала по лицу молодого человека. Приходит в себя? Алиса подошла к окну и открыла его нараспашку — пусть в палате будет больше воздуха.

… Сознание пробуждалось медленно, словно из глубокой холодной заводи он выплывал на согретое солнцем мелководье. Вначале мелькали какие-то обрывки кошмаров из недавнего сна. Старый ужас детства: он несется по темному проходу, позади, тяжело сопя, мчится кто-то огромный. Впереди дверь, за ней — спасение… но нет, дверь распахивается, и там тоже подстерегает какая-то неясная тень. Но в этот раз темный подъезд был заполнен дымом. Пронзительный визг над ухом: «Горим!». Дым становится все плотнее, по нему можно ходить, как по болоту, и вдруг ноги теряют опору, он проваливается сквозь удушливую горячую мглу. Обычно во сне падение было стремительным, в этот раз он падал медленно, успевая сообразить, что это всего лишь сон. Вернулось ощущение реальности. Он лежал на спине, сквозь сомкнутые веки светило солнце. Несколько секунд казалось, что сон продолжается, но другой, какая-то добрая волшебная мечта. Потом, как это уже бывало, он сразу и резко вспомнил все: похороны матери, переезд, собственную катившуюся под уклон жизнь.

Он открыл глаза и сразу же зажмурился — комната была совершенно незнакомой. Где же это? Блин, неужели вытрезвитель?

Нет, непохоже. Слишком уж тут чисто. Какое-то непонятное оборудование. Больница? Что же было вчера? Он даже не помнит, как вырубился.

Послышались шаги. Чуть приоткрыв глаза, сквозь полусомкнутые ресницы он увидел, как мимо его изголовья прошел кто-то в белом халате. Да, больница. Но и в Москве нет такой стерильной чистоты, что уж говорить о районке, в которой он, кстати, ни разу и не побывал. Даже после той драки. Он машинально провел языком по верхней челюсти, где не хватало двух зубов.

Все-таки, почему он здесь? Что вчера случилось? Теперь припомнилось, что «горим!» кричали на самом деле. Неужели это Склифосовка? Хотя станут ли везти в Склиф обыкновенного… да, деревенского алкаша. Иначе не скажешь.

Русоволосая девушка — медсестра или санитарка — села на стул напротив кровати. На ней был не халат, как ему показалось сначала, а белая футболка и брюки вроде леггинсов. Интересная униформа, да и девушка интересная. Вот только смотрят все эти чистенькие медсестрички одинаково — с какой-то брезгливой жалостью, как на раздавленное насекомое.

Нет, у этой взгляд другой. Так смотрела мама перед уходом, вдруг подумал он, с раскаянием вспоминая, что не был на кладбище уже больше года. Теперь уже и не попадет.

Снова возникла эта сумасшедшая надежда, появившаяся уже в первый момент после пробуждения. Хватит, отставить, сказал он мысленно сам себе. Сколько раз на людной улице ему мерещился знакомый профиль, и он пускался вдогонку. Сколько раз казалось, что рядом, за поворотом, дверь в неведомое завтра. Разумеется, никакой двери не было. Последний гвоздь в гроб романтической дури был забит в день, когда он принял яркий свет за сияние той белой комнаты. Увы, в глаза светила лампочка в вытрезвителе. Впрочем, думать и вспоминать он запретил себе еще раньше, чтобы не сойти с ума. Вот и сейчас. Просто в районке сделали ремонт, а он уже размечтался.

Девушка все еще сидела напротив. Наверное, дожидается, пока он проснется для каких-либо процедур. Нет уж, дайте человеку вздремнуть. Странно, что он до сих пор даже не побеспокоился, что с ним не так — может, потому, что чувствовал себя совершенно здоровым. Руки и ноги вроде на месте, даже голова, которая по всем законам логики и жанра должна была раскалываться, не болела.

Он зажмурился поплотнее. Конечно, сейчас начнется: либо как вы мне все надоели, нажрутся да калечатся, либо, что еще хуже, да как вы, молодой человек, до такого состояния себя довели… «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать».

Дверь открылась, вошел врач.

— Что, вы так и сидите? — удивился он. — Уже пятнадцать минут прошло.

— Да. Он не пришел в себя.