Дверь скрипнула, и в залу осторожно вошла невысокая девушка с охотничьем ружьем на перевес. Она приблизилась к столу, и все присутствующие замерли с открытыми ртами. Даже я на минуту онемел, и только Яна, немой тенью, скользнула в бок, чтобы стоящая посреди помещения Настя не перекрывала ей сектор стрельбы.
Вам когда–нибудь, бывало, стыдно за другого человека? Вот и у меня сейчас, было такое чувство. Однажды, ради интереса, я прочитал несколько статей нацистского содержания. Там, один популярный колумнист, высказал теорию, что у всех, без исключения людей, на уровне инстинктов, заложена ненависть ко всему, что претендует на их биологическую нишу, включая среду обитания, место обитания, и основной рацион продуктов. Это вопрос не этики или гуманизма, а выживания собственного вида, причём, самую лютую ненависть мы испытываем к антропоморфным нам существам, так как именно с ними, мы больше всего конкурируем в природе. Сперва это были неандертальцы, потом обезьяны, не похожие на нас расы, евреи, религиозные конфессии и в концы политические движения и финансовые группы.
Прямо сейчас, передо мной, стоял новый вид всеобщей ненависти и презрения, под названием — тупая дура, которая насмотрелась фурри–аниме и прочих девчачьих котамасиков. Не знаю, что она хотела из себя изобразить, но выглядело это мерзко и противно. Обожженное лицо Яны, и то смотрелось не так отталкивающе. К тому же, мне фиолетово как Яна выглядит, главное, чтоб не путалась под ногами, а вот к Настеньке я испытывал конкретные желания. До этого момента.
Еще недавно милый носик — пуговка, теперь стал плоским, и на нем появилось множество черных угрей. Рассыпанные в хаотичном порядке мелкие веснушки, сейчас были сдвинуты, образуя небольшие пятна и неровные полосы. Глаза, и так до этого большие, теперь были просто огромными, намекая на врожденное уродство. Все волосы сплелись в четыре густых и жирных дреда, копируя некую мультяшную прическу. Ну и конечно уши, теперь они были широкими, длинными и покрыты густым пухом.
— А это ты собачка или кошечка? — Первой нарушила тишину Юля.
— Это КотоПесик. — Ответила подруга. — Ты что, не узнаешь?
— Вот об этом я тебе пытался сказать. — Обратился я к Янине, и у той, наконец, проявилась хоть какая–то эмоция, намекающая то–ли на понимание, то–ли сожаление.
— О чем пытался сказать? Ты что–то вспомнил? — Тина заметила, что ко мне начала возвращаться память.
— Полагаю, проблема этой юной леди в отсутствии электричества и зеркал. К тому же, для Анастасии это был первый пробный стайл. Не совсем удачный, но ошибки для того и нужны чтобы добиваться совершенства. — Грек говорил не издеваясь. Он был очень серьезен и тщательно подбирал слова. Мне показалось, что он ее опасается и хочет подружится. Зачем ему эта маленькая идиотка, оставалось только гадать.
— А я тебя знаю. — Последним, как всегда, разродился Гриша. — Это ведь твои родители держат салатный бар в аэропорту?
— Я тебя тоже не забыла. Это ведь твои друзья уроды сожгли наш павильон. — Огрызнулась девочка кошка. — А ты, вонючий гад, на суде говорил, что видел моего отца в магазине перед пожаром.
— Да, это был я. — Зуб, довольно ухмыляясь, начал подниматься со стула.
— Не надо. — Тихо попросил его грек.
Не успел. Грянуло два оглушительных хлопка, и полсотни раскаленных осколков стекла, устремились к лицу мужчины. Но, вместо того чтобы срезать с черепа все мясо и кожу, они только его поцарапали и испортили прическу.
— Ну ты попала! — Заревел Бандит, и одним незаметным движением оказался рядом с Настей.
Раздался хлопок выстрела и щелчок, оповещающий об отсутствии в магазине автомата зарядов. Не обращая внимание на застрявший в черепе кусок раскаленной стали, мужчина выдернул из груди девушки округлый кусок мяса со свисающими с него толстыми прожилками, и откусил половину.
Я медленно оглянулся, и к своему ужасу осознал, что ни у кого из присутствующих эта сцена не вызвала отвращения. Даже больше, обе девушки были возбуждены, и на пожирателя живых человеческих сердец смотрели с завистью и голодом. Один только Николас слегка хмурился, и тоже сглатывал слюну. От такой реакции гостей, на убийство моей подруги, меня пробил озноб и грудь начало сдавливать липким страхом.
Съев все сердце, и облизнув пальцы, убийца наклонился над телом. В тот же миг, в спину ему вонзился ствол автомата, и на несколько сантиметров погрузился в плоть. Отскочив от громилы, Яна подождала пока раненый вырвет оружие из бока, после этого снова приблизилась, и нанесла несколько незаметных ударов в лицо и шею.
Вместо того, чтобы выкинуть бесполезное оружие, Григорий продолжал его держать в правой руке, а левой пытался защитится. Выполнив серию ударов, Яна вырвала из ослабевшей руки автомат, как–то хитро им махнула, и ремешок захлестнулся через шею мужчины. Резко развернувшись спиной к нему, она легко перекинула через себя тушу громилы, и тот, с грохотом, впечатался всем телом, в пол. Янина на этом не остановилась. Она быстро крутанула автомат, зафиксировав ремнем вторую руку, после чего уперла ствол в пол, втиснула между цевьем и шеей врага свое колено, образуя своеобразный рычаг, и надавила на приклад. Шея Гриши, от такого давления, должна была сразу сломаться, а то и вовсе разорваться, отделив голову от тела, однако мужчина продолжал держаться и хрипеть, но это уже была предсмертная агония.
— Стой! Останови ее! — Второй приказ явно адресовался мне, и я непроизвольно тоже крикнул — Остановись!