— Давай-ка мы с тобой устроим перерыв. Высадимся да разомнем члены, а то уж больно затекли. Как ты на это смотришь, Николай Васильевич? Возражений нет?

Запустив движок, они пошли к ближнему острову Стеклянный. ПЭЛА, как будто соскучившись по движению, резво взяла с места и несколько минут спустя, обогнув желто-зеленую стену тростника, осторожно ткнулась в берег неподалеку от сложенного из отесанных гранитных глыб старого причала. Когда-то на острове жили старательные финны, построившие эту причальную стенку и укрепившие каменным бордюром несколько километров береговой линии.

Николай, натянув высокие рыбацкие сапоги, спрыгнул в воду, втащил длинный нос лодки на берег и сразу закрепил на камнях якорь, чтобы не унесло волной. Прецеденты случались — не раз им с тестем приходилось выручать незадачливых робинзонов, оставшихся на островах без плавсредств.

Подхватив рюкзак с провизией, он поднялся клееной поляне, окруженной старыми соснами. Исполняя обязанности ученика рыбака, Николай, лишь три года назад увлекшийся рыбалкой, занялся приготовлением нехитрого застолья. Разложил на видавшей виды пластиковой скатерти нагретый солнцем черный хлеб, нарезанное тонкими пластинками копченое сало, домашние маринованные огурчики, помидоры и зелень, а также обязательные вареные яйца, которые очень любил Владимир Николаевич. Почетное место заняла металлическая фляга с выдавленной на блестящем боку кабаньей мордой.

Закончив приготовления, позвал к столу Николаича, на правах мастера-наставника совершавшего небольшую прогулку по сосновому бору. Придя на зов, тесть доложил, что грибов как не было, так и нет. Засушливое и жаркое лето не способствовало удачной грибной охоте, которой они любили заниматься во время таких вот коротких привалов.

Уже была выпита первая, закушена копченым сальцем с черным хлебушком и хрустящим домашним маринованным огурчиком, когда из прибрежных зарослей ольхи на поляну выскочил Ваня-моторист. Невысокого роста, худой и жилистый, в кирзовых сапогах с обрезанными голенищами, трикотажных растянутых «трениках» и тельняшке, зимой и летом он не расставался с помятой черной морской фуражкой с кокардой-крабом. В советские времена Ваня был уважаемым человеком в деревне Медянка. Он служил капитаном, а заодно матросом и мотористом небольшого катера, развозившего почту в прибрежные поселки. Ванин катер вот уже десять лет догнивал среди таких же ржавых посудин у заброшенного выборгского причала, а сам безработный Ваня пил горькую и браконьерствовал, как и большинство местных деревенских мужиков.

— Здорово, Николаич. — Ваня подошел к импровизированному столу.

— Присаживайся, Ваня, — предложил тесть, пожав пришедшему руку, и, когда тот примостился с краешку, осведомился: — Не желаете ли выпить, милейший?

— Нет, спасибо, Николаич, я в завязке. Я ж нынче в Высоцком работаю — в порту, докером. А что — ничего! Зарплата — сам посуди, семь «косых», выходные опять же. Так что все, с этим делом завязал.

— Так, может, поешь? Бутерброд вон бери, яйцо.

— Да не, спасибо. Слушай, я тут с утреца сетку свою проверял, смотрю — какие-то два чухонца на большом катере в Зиминской болтаются и рыбу не ловят, точно. А когда к острову, к протоке-то, подошел, гляжу — и там, на конце, какие-то нацмены, человек пять, в лесу хоронятся. А один с большого камня — ну есть там такой — вроде с удочкой, но точно рыбу не ловит, а в бинокль зырит. Не знаешь, случаем, кто такие?

— Нет, Ваня, не знаю. Катер-то мы с Колькой видели. Да здесь полно народу болтается — фарватер-то рядом. Ты, может, чаю выпьешь?

— Ну давай, — Ваня взял протянутую кружку и деликатно вытянул из пакета конфету.

— Как рыба-то, есть? — поинтересовался Николай.

— Да так, херня всякая. Пара щучек да окушков несколько. Жарень, вот они и спят, сучары, — громко прихлебывая горячий чай, пояснил Ваня.

Допив, аккуратно выплеснул остатки в траву и сказал поднимаясь:

— Спасибо за угощение, пойду я. Надо все же глянуть — кто такие на острове болтаются.

Ваня с уважением относился к живой природе и хоть и браконьерствовал помаленьку, но хищничества не одобрял и не раз вразумлял заезжих хапуг. Иногда доходило до драки.

Закончив обед, Полуверцев и В. Н. улеглись на траву, давая отдых затекшим от долгого сидения в лодке поясницам. Медленно выдыхая сигаретный дым, Николай смотрел в выбеленное солнцем небо и ленивомечтательно размышлял: «Ловить бы рыбу, собирать грибы, а в перерывах лежать вот так, в траве, бездумно наблюдая сквозь сосновые ветви за вечным небосводом. И пропади они пропадом эти „Новости“ и все, что с ними связано. Все эти тараканьи бега и мышиная возня, все эти якобы важные для зрителей темы, все эти перевертыши, когда скучная тягомотина выдается за аналитику, а откровенная ангажированность и тенденциозность — за объективное отражение реальной действительности».

Повернув голову, он увидел, как деловитый муравей, старательно взбиравшийся на травинку, бодро побежал по тоненькому и узкому боковому стеблю — тот, не выдержав его веса, согнулся. Муравей повис на краю, дрыгая конечностями, и шлепнулся на землю, но тут же резво перевернулся и поспешил повторить попытку.