Анна дочитала до точки и, спрятав тетрадь, открыла дверь, в которую кто-то настойчиво стучал. Несмотря на глубокую ночь, суета в осиротевшем доме продолжалась. На пороге стоял рослый молодой мужчина. Анна подумала, что где-то его уже видела.

Сперва она решила, что это один из финских полицейских, намеренный продолжить допрос, но пришедший что-то начал говорить по-русски, и девушка поняла, что ошиблась. Не было ни сил, ни желания общаться — впервые столкнувшись с безобразной непоправимостью смерти так близко, потрясенная гибелью деда, она замкнулась в себе, старательно отгородившись от всего, что творилось вокруг. Поэтому далеко не сразу поняла, о чем говорит ночной визитер. А он продолжал неловко топтаться на пороге, и Анна наконец узнала одного из рыбацкой троицы, мешавшей ее купаниям, и, хотя видела его сегодняшним утром, ей показалось, что было это очень давно, в другой жизни.

— Извините за вторжение, — смущенно сказал он. — Словами горю не поможешь, но, поверьте, мы искренне вам сочувствуем. Смерть Хейно — большая потеря для нас, как и для всех, кто его знал.

В его речи отчетливо слышался прибалтийский акцент, и, как бы подтверждая это, гость представился:

— Меня зовут Стасис Адомайтис. Мы с друзьями отдыхали на базе вашего… покойного Хейно.

Он все так же стоял в дверях, не решаясь войти, а Анна продолжала упорно молчать — сейчас для нее общепринятые условности не имели значения. Пауза затягивалась. Наконец, видимо, собравшись уходить, он предложил:

— Сегодня ночью мы с друзьями уезжаем в Петербург. Если хотите, могли бы захватить вас.

«Точно, — подумала Анна. — Как же я сама не сообразила — нужно уехать отсюда, как можно скорее. Не могу здесь больше оставаться, мне не выдержать этого ужаса.»

— Спасибо, — искренне поблагодарила она. — И за сочувствие, и за предложение. Если не будут возражать полицейские, я обязательно поеду с вами.

Они вместе спустились на первый этаж.

Полицейские уже закончили осмотр, но покоем в доме и не пахло. Сообщения об очень крупном по финским меркам преступлении передали все уважающие себя СМИ. Получившие от редакций задание «копать дальше» журналисты продолжали находиться в усадьбе. Как раз в этот момент полицейский инспектор Няйменен, руководивший расследованием, собрал во дворе импровизированную пресс-конференцию. Осиротевший вольер, рядом с которым стоял инспектор, ярко осветили телевизионными софитами. Анна вспомнила ласковые карие глаза пса Микеля, и волна горечи вновь захлестнула ее.

Особо пронырливые журналисты, наплевав на запрет и охрану, умудрились пробраться в дом: двое фотокорреспондентов непрерывно щелкали камерами, снимая развороченную гостиную, а в уцелевших креслах вольготно расположилась пестрая компания. Разбитная девица с коротким ежиком волос интенсивно апельсинового цвета, в узеньких джинсовых шортах, высоко открывавших полукружия загорелых ягодиц, интервьюировала колоритную парочку: дальние родственники деда, услышав о трагедии, немедленно заявились в дом на озере. Мужчина с лицом краплачного оттенка и большим животом, выпиравшим из широкого малинового пиджака, — Анна запомнила только, что его зовут Юркки, — отвечал на вопросы, посасывая баночное пиво. Маслянистые глазки плотоядно ощупывали стройные ножки корреспондентки. Рядом с ним пристроилась надутая, как гусыня, безвкусная блондинка, старательно пытавшаяся походить на Мерилин Монро. Глобальная Мерилин приходилась Юркки супругой. Судя по тому, с какой важностью и удовольствием они отвечали на вопросы, настал их звездный час. Время от времени Юркки по-хозяйски похлопывал жену по необъятному заду — та громко и восторженно взвизгивала.

Анна прошла со Стасисом до выхода и, выпустив нового знакомого, захлопнула дверь перед нацеленными на нее микрофонами. Она знала, что такое цеховая солидарность, но сейчас ей не до общения с коллегами. На кухне витал резкий запах валокордина, и вернувшаяся от родственников Васса пыталась хлопотать у плиты — все валилось из рук. Анна обняла ее, погладила вздрагивающие от рыданий плечи и шепнула:

— Тетя Вася, приходи ко мне в комнату — нужно поговорить.

Взяв из бара бутылку водки, Анна увидела вошедшего с улицы Фиделя и знаками показала, чтобы он поднимался наверх. Адвокат устало кивнул. Несколько минут спустя он и Васса с подносом поднялись в «девичью светелку». Фидель, приложив палец к губам и показав на стены и уши, громко сказал:

— Очень душно сегодня. Думаю, небольшая прогулка на свежем воздухе нам всем не повредит.

— Да, нужно подышать, — ответила Анна, правильно истолковав красноречивый жест адвоката.

Белые ночи давно миновали — адвокат включил предусмотрительно взятый фонарик и подсвечивал тропинку, ведущую к причалу.

— Мой приятель инспектор — очень толковый полицейский. Он вполне мог оставить тут хитрую технику, чтобы послушать, о чем мы разговариваем. А во дворе в автомобиле сидят два его парня — кто знает, может, это не просто охрана.

Они дошли до причала и уселись на прохладный деревянный настил. Анна разлила водку в четыре стакана, один прикрыла кусочком хлеба.