— Значит, так, девочка. Первое — случилось что-то серьезное. Второе — эти письма наверняка имеют отношение к происходящему. Третье — будем ли мы информировать о них полицию? Думать нужно быстро, у нас мало времени.

Больше всего Анне хотелось закрыть глаза, сжаться в комочек, ни о чем не думать и только молить неизвестного всемогущего Бога о том, чтобы с дедом ничего не случилось. Но нужно принимать решение.

— Дед не хочет, чтобы эти письма попали к чужим людям. Поэтому мы не скажем полиции о бумагах.

— Как юрист, я не могу одобрить сокрытие важных улик, но как старый друг Хейно — считаю, что ты права. Теперь важно не попасться. Спрячь пока все на себе, а что положить в ящик, я, кажется, знаю.

Анна торопливо засовывала под пояс джинсов конверты, а джип вслед за полицейским СААБом уже свернул на подъездную дорогу, ведущую к усадьбе.

Увидев взорванный БМВ, несколько белых с синей полосой полицейских машин и фургон «скорой помощи», они поняли, что опоздали.

Анна попыталась выйти из автомобиля, но ее удержал Фидель.

— Оставайся в машине, — жестко приказал он. — Я сейчас вернусь.

Адвокат направился к дому и остановился у въезда, затянутого полосатой лентой. Ему пришлось объясняться с тучным полицейским в форме, который пропустил Фиделя только после долгих переговоров по рации.

Анна, охваченная паническим страхом, смотрела в окно. Ее взгляд непрерывно перемещался по окружающим автомобиль объектам, как будто боясь задержаться на чем-то — остановка означала осознание ужасной истины. Подсознательно страхуя себя от этого, она представила, что просматривает на мониторе отснятый материал, отбирая наиболее точные и красноречивые кадры.

Вот окно дедова кабинета. Она отчетливо видела пулевое отверстие, окруженное сетью мелких трещин. Анна не плакала и уже ни на что не надеялась.

Вот рядом с джипом остановился микроавтобус. Девушка долго разглядывала крупные синие буквы на его борту. И только после того как техники подняли сложенную на крыше фургона антенну, а вокруг установленной на штатив камеры засуетились оператор и звукач с длинной «удочкой», увенчанной толстым от мохнатой ветрозащиты микрофоном, она поняла, что подъехали ее коллеги-телевизионщики. Съемочная бригада информационной программы готовилась к выходу в прямой эфир.

Между тем у входа в усадьбу собралась небольшая толпа — пришли отдыхавшие на базе рыболовы и обслуживающие их работники, и просто зеваки, невесть как оказавшиеся здесь. Появилась еще одна телевизионная группа, видимо местной телекомпании. «А собаки? — подумала Анна. — Почему не слышно собак?» Вытянув шею, она увидела краешек вольера, закрытого фургоном «скорой». В углу, уткнувшись острой мордой в ограду, лежала лайка, обнажив крупные клыки в последнем безжизненном оскале.

Дверь джипа распахнулась, и Анна взглянула в утратившие теплоту и блеск замерзшие глаза адвоката.

— Дед умер? — спросила она, заранее зная ответ.

— Да. — Фидель протянул ей стопку старых конвертов и тихо велел: — Осторожно положи конверты в шкатулку — это письма твоей бабушки.

Из-за хлынувших слез, она не сразу смогла это сделать.

— Я не плачу, они сами текут, — сказала она и разрыдалась в голос.

Фидель с силой сжал ее запястье, так, что Анне стало больно.

— Прекрати распускать нюни, — грубо сказал он и потянул ее из машины. — Пойдем, они хотят тебя допросить.