– Севелная шилата, солок тли гладуса, тлинацать минут, солок два сикунда. Вастотьная далгата, семьсят сесть гладуса, писят восем минут, тлидцать четыле сикунда. – Фань старательно продекламировала знакомый ей текст, качая головой в такт словам. – Если кто-та есть тут чжунгуо чжень, плихади сюда, Алмата. Пайдем в Чжунгоу. В Китай, знатит. Вот сто там гавалили.

– Это ты на том переезде услышала?

– И там тозе. Я плавеляла. Снатяла слысала в Кумколь. Дятька плапалсик пакасывал, как вклютять лацию. И мы услысали пеледатю. Паэтаму я ехала в Алмата. Стобы ити Китай.

– Понятно. Давай карту, – вздохнул Шал и протянул руку. Какая все-таки упертая девка эта Фань Вейцы. Может, чего-то и добьется в жизни. Упрямство в достижении целей иногда очень помогает.

Девушка с готовностью отдала сверток и присела рядом на корточки, с надеждой глядя в лицо Шалу. Тот задумчиво всматривался в топографические знаки мертвого города и водил пальцем по бумаге, отыскивая цифры. Нашел ближайшие значения и после некоторых раздумий предположил.

– Судя по всему, это тут, в городе. В районе Кок-Тобе… Погоди, Мейрам…

Внезапная мысль показалась интересной, и он, приподняв встрепенувшегося мальчишку, с трудом поднялся с дивана. Второе колено тоже стало плохо сгибаться, с тупой болью в суставах. Артрит нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь…

Шал выглянул в восточное окно. Взгляд сразу уперся в гряду заснеженных вершин, у подножия которых, на самой окраине города находился Зеленый Холм – гора Кок-Тобе, где высился шпиль телевизионной башни. Достав из кармана огрызок бинокля, он навел его на невысокую гору и возвышавшийся знаменитый символ города, выстоявший во время землетрясений, последовавших за ударами ракет. Видимый из любой точки, он обычно надолго запоминался гостям Южной столицы.

Когда заходил разговор об Алматы, воспоминания детства сразу подкидывали ассоциации с башней. Прошло столько лет, но в памяти до сих пор стояла заставка республиканского телевидения по окончании дневного вещания со сверкающей огнями телебашней на фотографии ночного города и песней в исполнении Розы Рымбаевой, перепевшей на русском языке Мирей Матье. «Прости меня, это был лишь каприз…»

По слухам, фундамент башни располагался на глубине сорока метров, представляя собой скрытое в земле трехэтажное здание, и для обеспечения устойчивости в зоне десятибалльной сейсмической активности весил в несколько раз больше основного ствола. Эдакая трехсотметровая «неваляшка». В Советском Союзе умели строить с размахом. Кроме того, если знать историю и вспомнить о негласном соревновании с Ташкентом, когда тогдашнее руководство обеих республик пыталось утереть друг другу нос, соорудив самую высокую в азиатском регионе телебашню, мотивы отцов города вызывали уважение. Только алматинцы тогда проиграли. Хоть и пытались держать в тайне всю проектную документацию, в Ташкенте узнали о планируемой высоте башни и умудрились увеличить свою на три метра, о чем стало известно в последний момент, когда уже сдавали в эксплуатацию строение на Зеленом Холме и ничего нельзя было изменить. Неизвестно только, соорудили ли под Ташкентским телецентром бомбоубежище, а вот под алматинским оно присутствовало точно, о чем знал почти каждый житель города. Поэтому версия Фань, что кто-то двадцать лет назад мог спастись и сейчас все еще жил среди развалин, вполне имела право на существование.

По его предположению, озвученные девушкой координаты находились именно там, что подтверждалось и логически. Вроде квадрат для поисков большой, но в погибшем мегаполисе только на телебашне имелась антенна, способная усилить радиосигнал и передать его на значительное расстояние. Достаточное, чтобы его услышали на Кумкольском месторождении. Только для этого необходима электроэнергия… Еле заметное движение лопастей ветряного генератора, установленного на втором ярусе смотровой площадки телебашни, указывало на то, что она обитаема.

– Ну что ж, придется туда сходить, чтобы ты уже успокоилась. Но давай договоримся сразу если там никого нет, ты не в Китай пойдешь, а вернешься в Луговой с нами.

Фань задумчиво нахмурила брови, несколько минут смотрела в пол и все же кивнула.

– Халашо. Если нет зывых, пайду с табой, куда гавалишь.

– Вот и договорились, Фания, – улыбнулся Шал, назвав ее на казахский манер. – Пошли.

Путь через разрушенный город занял несколько часов. Двигались неспеша, часто оглядываясь и посматривая вверх, чтобы не пропустить появление летающих тварей, чьи мелькающие силуэты он заметил в окно. Прошлая встреча с такой же птицей «счастья» в Жамбыльской степи чуть не стоила ему жизни, и повторять тот опыт не хотелось. Сейчас они стремительно проносились над разрушенными кварталами и направлялись куда-то на север, в сторону Бурундая.

В отсутствие противогазов пришлось соорудить намордники из футболки, что сняла Фань, натянув китель камуфляжа на голое тело, и в носу поселился стойкий запах женского пота. Шал понимал, что сильно они не помогут в случае чего, но надеялся, что дыхание немного защитят, когда гуляющий по улицам города ветер очередным порывом швырнет в лицо облако пыли и песка. А в нем могло скрываться все что угодно. И вообще, не помешал бы счетчик Гейгера, чтобы посмотреть, так сказать, для развития кругозора, насколько заражены места, по которым они вынуждены передвигаться. А то, может, уже пора просто лечь и ждать смерти? Ему-то ладно, только в радость будет, но девушке и ребенку умирать еще рано.

Маршрут приходилось выбирать осторожно, чтобы не приближаться к зданиям, с которых свисали плети зеленых растений. Недалеко от гостиницы прямо по месту, которое только прошли, промахнувшись всего на полметра, хлестнула длинная лиана. Резвая, оказывается, местная травка. По внешнему виду эта флора вроде бы отличалась от гадости, что присутствовала на вокзале, но по внутреннему состоянию навряд ли. Это было что-то такое же чуждое человеку, как и та плесень.

Шал планировал пересечь кварталы города по диагонали и выйти к северному склону горы, минуя увитые такой же неприятной зеленью здания, но мегаполис оказался изрезан широкими трещинами тектонических разломов, разделивших микрорайоны на островки почвы, на которых громоздились развалины домов. Извилистые глубокие каньоны убегали на значительные расстояния, и обходить их совершенно не хотелось. Для бессмысленных блужданий сил не было, нужно их беречь на обратный путь в Луговой. Поэтому пришлось сворачивать и постепенно двигаться к восточным кварталам.

Бинокль далеко не убирал, часто рассматривая искореженную местность и пытаясь узнать старые места – иногда это с трудом, но все же получалось. Какие-то из знакомых зданий выстояли, как одна из двух одинаковых шестнадцатиэтажек на Площади Республики, например. Правда, ее близнеца рядом уже не было. Пролом пересекал улицу Фурманова, упиравшуюся в городской акимат, и от второй высотки оставался только увитый зелеными лианами располовиненный металлический каркас, находившийся на другой стороне пропасти.