– Координаты?!

– Да. Мозесь найти? – Фань, уже оттерев рукавом с лица запекшуюся кровь, достала из набедренного кармана сверток смятых карт и зашуршала бумагой.

– Какие координаты?

– Севелная шилата, солок тли, тлинацать, солок два. И вастотьная далгата, семьсят сесть, писят восем, тлидцать четыле.

Шал, не отрывая взгляд от увитых зеленью зданий, обернулся и подозрительно посмотрел на Фань. Девушка умом тронулась после удара по голове чем-то тяжелым или на вокзале? Откуда вдруг проснувшееся желание изучать географию Алматинской области? Вроде жизнь буквально недавно висела на волоске, и вдруг это…

– Зачем тебе?

– Нада.

Чтобы не тревожить больные ребра, он осторожно вздохнул и присел на истлевший диван. Мейрам расположился рядом и, положив голову на колени, сразу закемарил. Ночь выдалась бессонная, и Шал с радостью последовал бы примеру ребенка, но временем на сон они не располагали. Неизвестно, что за твари обитали на вокзале и насколько ими занято все в городе. Удивляло только, почему они не пошли следом, выскочив сначала на улицу, но тут же скрывшись обратно. Испугались выстрелов или чего-то еще?

Нужно срочно решать, как удалиться на безопасное расстояние, чтобы они не пришли по следу найденное укрытие в уцелевшем здании гостиницы на привокзальной площади находилось слишком близко к логову новых хозяев Южной столицы. Правда, сколько он ни следил за открытыми дверями вокзала, оттуда никто не появлялся, хотя движение иногда угадывалось. Ну а кроме этих поклонников плесени, родной город скрывал и другие радости, судя по растениям, покрывавшим развалины. Полчаса назад разглядел в бинокль, как крупную кошку, удивительно напоминающую почти не изменившегося манула, схватила болтающаяся лиана и утащила сопротивляющееся животное на второй этаж занятого зеленью здания. Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, город в Казахстане у Тянь-Шаня есть… Он всегда был зеленым, этот город-сад. Но теперь превратился в город-ад…

Как ни пытался, с ходу ничего решить не получалось. Голова гудела, а мозги были словно ватные и мысли ворочаться не хотели. Он все пытался собрать воедино сбивчивый рассказ покойного дознавателя, но выходило что-то совсем непонятное. То, что они провалились в какую-то трещину, он припоминал. В памяти вставало вдруг прыгнувшее вперед лобовое стекло и резкая боль в груди. Понял, что не доехали до поезда совсем немного, и люди с него, увидев проваливающийся тягач, прибежали на помощь. Понял даже, что их вытащили, но потом началось что-то странное. Какая-то стрельба, зверье, пушки… Стрельбу по зверью он еще мог предположить, что, скорее всего, так и было. Мелькающие тени среди деревьев он тоже вспомнил. Но о каких пушках говорил дознаватель? Откуда тут пушки, мать его?

Раненых тоже можно объяснить, нападение зверья не прошло без потерь. Уцелевшие собрали их, разместили в вагонах и стали ждать бронепоезд, потому что оба тепловоза являлись его движущей силой. Но не дождались. Наступила ночь, пришли фанаты плесени, напав на тех, кто остался. Ночью, значит… А сейчас день, и они не показываются…

Напрашивался один вывод. Плесень боится прямых солнечных лучей, начинает высыхать, но влажность, установившаяся в помещении вокзала, поддерживает ее в нужной консистенции. И судя по зеленым пятнам на теле, эти твари имеют к ней отношение, поэтому днем на свет и не выходят. Людьми их назвать язык не поворачивался, еще стояла перед глазами рожа, освещенная летящим факелом. Человеческого там мало. Тогда тем более, пока стоит день, нужно убираться отсюда. Как-то настроить себя на еще один бросок, куда-нибудь подальше от города. Только собраться надо с силами, а то усталость скопилась в каждом суставе, заставляя охать каждый раз, словно старик. Впрочем, он и есть старик. Что по имени, что по возрасту, что по ощущениям.

– Слысыс, Сталый?

– Слышу, Фань. Я хоть и старый, но еще не глухой. Но я устал уже от твоих недомолвок и тайн. Если не скажешь, что это за координаты и зачем они тебе, помогать не буду. Поняла?

Судя по нахмуренным бровям и прикушенной губе, девушка раздумывала. Потом вздохнула, убрала слипшийся локон за ухо и, глядя в глаза, твердо сказала.

– Мне отень нада туда. Там кто-та есть. Из маих чжунго чжень. Э… как по-лусски… китаес, во! Тама есть китаесы.

– Откуда ты это знаешь?

– Я слысала по ладио. И ты слысал. В масыне. Кагда тот шацзы меня хватал и писталет голова ставил. – Она приставила палец к виску.

Шал минуту смотрел на нее недоуменно, и вдруг до него дошло. При нем пистолет к голове девушки приставлял только Лемке. Один раз в Отаре, и на переезде недалеко от Татти. Но в Отаре было не до радио. А вот на переезде…

– Это когда ты трогала рацию и сказала, что не понимаешь, о чем там говорят? И что там говорили?