— Что это? — спросил растерянный Самослав, когда развернул холстину.
— Коса, — обиженно сказал кузнец, — falx foenaria. Как вы просили.
— М-да, — задумался князь. — Как-то я не так себе это изделие представлял. Ну, теперь меня послушай, Максим, и не обижайся. Во-первых, это не коса, а кусок дерьма. Не знаю, как вы в своей Бургундии такой работали. А, во-вторых, сделаешь мне вот что…
Через час криков, божбы и уверений, что так никто не делает, договаривающиеся стороны пришли к консенсусу. Хмурый мастер ушел к себе, матерясь на латыни, языке салических франков и на словенском. Он и не знал, что и на этом языке можно вполне затейно выражаться. Да и его светлость немало привнес в местный лексикон, приводя в трепет мужское население. Оно и не подозревало раньше, что соединив два слова в одно, можно получить новое, совершенно неизвестное раньше слово, и при этом очень обидное. Тут раньше жизнь куда проще была. Назвал человека дураком, и на этом все, запас ругательств закончился. Скука была, да и только!
А у князя Самослава работа только началась. Мозг кипел от мыслей, а гонцы летели во все стороны, вызывая к нему одного человека за другим. За зиму нужно сделать невообразимо много. Тут не было привычной упряжи, и несчастные быки душились ярмом, к которому было прикреплено дышло. К удивлению князя, здесь не знали, что такое обычный хомут, и он недавно нашел достаточно понятливого мастера, который обещал к весне наладить выпуск продукции. Самослав планировал и вовсе избавиться от волов в сельском хозяйстве, ведь конь пашет куда быстрее, чем медлительный бык. Только проблема была в том, что лошадь задыхалась в ярме и веревочных петлях, и именно с этим князь рассчитывал справиться в самое ближайшее время. Ведь без коней и коров не перейти на трехполье, для этого нужен навоз. Компостные кучи неплохо поправили ситуацию, но этого было мало, катастрофически мало. Нужны хорошие косы для заготовки сена, а там, глядишь, и до силосных ям дело дойдет. Эх… Мечты! Мечты!
Нужно разбивать сады. Кое-где уже выросли первые яблоки, мелкие и кислые на вкус Самослава. Ну, так лиха беда — начало. Тут раньше и таких не видели. Уже в этом году первые яблочки замочили в бочке. Уже растет свекла, капуста, морковь и лук. Неплохо бы посадить виноград, он должен вызревать в этих землях. Перегонять на чачу кислое дешевое вино куда лучше, чем тратить и без того дефицитное зерно. А еще в этих землях растет великолепный хмель. Само помнил вкус чешского пива. Правда, такое тут не сварить, технология не та, но какой-никакой эль сделать можно, и это тоже вполне можно будет пить. Особенно, когда не пил то самое пиво, настоящее.
А еще нужно организовать связь и систему ямских станций, а еще — регулярную навигацию по Дунаю и его притокам, прочистив берега и русла от упавших деревьев и прочего мусора. А еще тут были отвратительные тележные колеса, тяжелые, словно камень. Кажется, что они тяжелее, чем сама телега. Нужно делать облегченные колеса со спицами. А еще… А еще… Уфф!
Столько всего было нужно, что князь плюнул, и пошел на улицу, подышать свежим воздухом. Он любил смотреть с крутого обрыва на будущий город, что раскинется на противоположном берегу реки. Мастера и купцы, что жили в посаде, тряхнут мошной и дадут денег на строительство городских стен, получив в собственность землю под своими домами и мастерскими. Княжеский замок будет окружен вторым рядом укреплений, за которыми укроются состоятельные горожане и бояре. Всего через два года мастер Антемий, что пришел сюда из Лугдунума[39], обещал закончить стройку. Немыслимо быстро, но у молодого княжества и этого времени просто не было. Вокруг враги, а еще как-то надо пережить зиму…
Глава 18
— Дядюшка! Тетушка Евлалия! — Григорий склонился в почтительном поклоне перед купцом Приском и его женой.
— Григорий! — всплеснула руками тетка, бросив обнимать беспутного сына покойной сестры. — Ты так возмужал!
— Пойдем к столу, — махнул рукой Приск, который Григория видел регулярно, когда бывал в Новгороде.
— А статуя Венеры где? — удивленно спросил Григорий, оглянувшись вокруг. Без привычной скульптуры внутренний дворик казался ему пустым и непривычным.
— Убрал я ее, — скривившись, словно от зубной боли, ответил Приск. — От греха подальше убрал. Клавдия теперь замужем за франком, а он родня самому епископу. Не приведи господь, он еще узнает, беды не оберешься. Может, заберешь ее с собой? Рука не поднимается разбить. Грех ведь, такую красоту губить.
— И заберу, — обрадовался Григорий. — Мы ее на капище поставим, скажем, что это богиня Мокошь. Ее там и пальцем никто не тронет. Кстати, если еще статуи найдешь, вези к нам. Его светлость заберет с удовольствием.
— Прости мне этот грех, господи, — перекрестился Приск. — Я богатые пожертвования в храм сделаю. Ну… в смысле пожертвование… Сейчас дела не слишком хороши, сам знаешь… Да, ты проходи в дом, Григорий. Сейчас Венеранда обед подаст.
— Да у меня и для нее подарок есть, — спохватился Григорий.
— Странный он, герцог Само, — удивился Приск. — Она же рабыня простая, а он ей подарки шлет, словно родственнице. Не могу я понять его.
— Он говорил, что она заменила ему мать, — ответил Григорий. — Он любит ее.
Дела у семейства Приска были не так плохи, как он хотел бы показать. По крайней мере, новое убранство его жилища никак не намекало на нужду. Напротив, в доме появилась резная мебель, расшитые покрывала из самого Константинополя и серебряная посуда. И даже облупившиеся фрески какой-то до отчаяния смелый художник подновил, не боясь церковного проклятия. Григорий с удовольствием смотрел на свежие краски, открывая для себя что-то новое в знакомых картинах.