Дело Кайла Родригеса произвело на Майло сильное впечатление, но он успел прийти в себя, когда случилось Седьмое убийство.

Уличная поножовщина, Сентрал-авеню. Море крови, и только одна жертва. Мексиканец, примерно тридцати лет, в рабочей одежде, дешевых ботинках, с не слишком аккуратной стрижкой — недавно прибывший в город нелегальный иммигрант. Две дюжины свидетелей, находившихся в кафе неподалеку, по-английски не говорили и заявили, что ничего не видели. Здесь даже детектив не понадобился.

Дело помогли решить полицейские, которые патрулировали район и заметили примерно в десяти кварталах парня, истекавшего кровью от ран. Под душераздирающие вопли они надели на него наручники, усадили на тротуар, вызвали Швинна и Майло и только после этого позвонили в «скорую помощь», которая и доставила несчастного в тюремную палату окружной больницы.

К тому времени, когда прибыли детективы, болвана грузили на каталку. Он потерял столько крови, что мог в любой момент отправиться к праотцам. Однако он выжил, хотя и расстался с большей частью своей толстой кишки, сделал заявление прямо в постели, в инвалидном кресле признал себя виновным и отправился назад в тюремную палату до тех пор, пока кто-нибудь не решит, что с ним делать.

И вот номер Восемь.

Швинн продолжал жевать бурито.

Наконец он вытер рот.

— Бодри, начало автострады, верно? Хочешь сесть за руль? Он выбрался из машины и направился к пассажирскому месту, прежде чем Майло успел ответить.

— Мне все равно, — сказал он, только чтобы услышать звук своего голоса.

Даже оказавшись на пассажирском сиденье, Швинн исполнил свой традиционный ритуал — с шумом отодвинул его, потом вернул на прежнее место. Затем в зеркале заднего вида проверил, как выглядит галстук, и промокнул уголки тонких губ, чтобы там не осталось ни капли вишнево-красного сиропа.

В свои сорок восемь он уже поседел, а тонкие волосы едва прикрывали плешь. Еще лет пять—десять, и он совсем облысеет, решил Майло. У Швинна были впалые щеки, сердитый рот, словно прорезанный ножом для бумаги, глубокие морщины, избороздившие некрасивое лицо, и мешки под умными подозрительными глазами. Весь его вид говорил, что он родом с запада. Швинн родился в Талсе и, как только они с Майло познакомились, тут же заявил, что он ультраоки[3].

И замолчал, давая возможность молодому человеку рассказать, откуда он сам.

Как насчет педика из Индианы с ирландскими и негритянскими корнями?

— Как в книге Стейнбека, — ответил Майло.

— Понятно, — с разочарованием протянул Швинн. — «Гроздья гнева». Читал?

— Ясное дело.

— А я вот нет. — И добавил вызывающим тоном: — С какой это радости я должен ее читать? Там нет ничего нового, такого, чего мне не рассказывал бы мой папаша. — Швинн скривил губы в некоем подобии улыбки. — Ненавижу книги. Ненавижу телевизор, и вонючее радио тоже.

Он замолчал, словно бросая Майло вызов.

Тот не реагировал.