УЖЕ РАЗБИТА

Как-то раз, когда я принесла учителю чай, чашка соскользнула с подноса и упала на пол. Это была старинная чайная чашка со стихотворной надписью, изготовленная в давние времена и очень красивая. Мой учитель когда-то получил её в подарок от своего учителя; это была его любимая чашка, и он ею очень дорожил.

Когда она упала, я вскрикнула. Учитель оторвал взгляд от книги и кивнул.

– Уже разбита, – сказал он и продолжил чтение.

Я пришла в замешательство. Чашка не разбилась; к счастью, она выдержала падение на пол. Я подняла, осмотрела её и, не найдя ни единой щербинки или трещинки, вымыла её и еще раз со всей возможной аккуратностью подала в ней чай учителю. Когда он предложил мне присоединиться к чаепитию, я ожидала, что он сделает какое-нибудь замечание по поводу моей неуклюжести или объяснит значение произнесённых им слов, но он не сделал ни того, ни другого. Он спокойно, как ни в чём не бывало, попивал чай, созерцая сад за окном. Наконец я не выдержала.

– Ходзо-сан, – обратилась я к нему, поставив свою чашку. – Ваша чашка не разбилась. Почему же вы сказали, что она уже разбита?

Учитель, подняв чашку к глазам, полюбовался ею.

– Она очень старая, как ты знаешь. Ей, наверное, лет двести. Её изготовила Ренгецу. Знаешь, кто такая Ренгецу? Это была очень красивая девушка с очень печальной судьбой. Она была незаконнорожденной, и её отдали в приёмную семью, когда она была ещё совсем маленькой. Став взрослой, она дважды выходила замуж, но оба мужа и все пятеро её детей умерли, так что она выбрила себе голову и сделалась буддийской монахиней. Она была бедной, но одаренной и занялась гончарным ремеслом, а на своих чашках и мисках писала стихи собственного сочинения. Ее изделия пользовались большим спросом, и она зарабатывала большие деньги, но раздавала их все беднякам.

Я слушала его, снедаемая нетерпением. Он часто так делал: отклонялся от темы и забывал ответить на мои вопросы. Но в тот раз я была полна решимости получить хоть какой-то ответ. Мое терпение кончилось, когда он принялся читать вслух стихотворение, оставленное искусной монахиней на боку чашки:

«Наш мир – лишь прах, сметаемый с тропинки; в моей обители есть всё, что нужно мне, в вершинах сосен ветер …»

– Однако, Ходзо-сан! – произнесла я. – Чашка ведь не разбилась!

Он удивленно перевел на меня взгляд.

– Для меня она разбита, – сказал он. – Внутренняя суть чашки заключается в том, чтобы быть разбитой. Именно поэтому она так прекрасна сейчас и вот почему я ценю пока ещё существующую возможность пить из неё.

Он с любовью посмотрел на неё, сделал последний глоток и осторожно поставил опустевшую чашку на поднос, добавив:

– Что потеряно, то потеряно безвозвратно.

В тот день учитель дал мне неоценимый урок о непостоянстве форм существования и о внутренней пустоте всех вещей.

Другой урок, наглядным пособием для которого послужила всё та же чайная чашка, я получила несколько лет спустя, уже после кончины учителя. Одиннадцатого марта 2011 года в два часа сорок шесть минут пополудни подводное землетрясение с магнитудой в девять баллов необычайно могучим толчком обрушило северо-восточное побережье Японии. Я находилась на кухне нашего маленького храма в Токио, в трёхстах семидесяти трёх километрах от эпицентра, и готовила чай, когда меня совершенно внезапно отбросило в сторону, а чашка работы Ренгецу вылетела у меня из рук.

Учитель передал мне эту чашку, сделав меня последовательницей и наследницей своего учения, и я ее очень берегла. Когда она вылетела у меня из рук, я ринулась за ней, торопясь её подхватить и проклиная себя за неуклюжесть, а в следующий момент я и сама оказалась на полу. Только тогда я поняла, что происходит. Кастрюли и сковороды слетали со стола. Тарелки падали на пол и разлетались на куски. Встав на четвереньки, я прикрыла голову руками. Пол кренился, швыряя меня то вправо, то влево, а продукты летали по кухне во всех направлениях. С большим трудом я смогла доползти до плиты и отключить газ.

Землетрясение продолжалось долгих шесть минут, а когда оно прекратилось и я занялась уборкой кухни, то обнаружила на полу чашку Ренгецу, разбившуюся на куски. Эти черепки я собрала и положила на домашний алтарь в кабинете перед портретом учителя.

– Вы были правы, – сказала я. – Она уже разбита.