— А что есть? — спросила Кэри.
— Думаю, найдется вино. В последние годы Свонни не пила ничего, кроме шампанского. Нет, много она не пила, но если ей хотелось выпить, то лишь шампанское.
— Давай сначала посмотрим, есть ли что отметить.
Она углубилась в первый дневник, почтительно дотрагиваясь до пожелтевших страниц. Когда она дошла до корешков вырванных страниц, то побледнела. Я не предупредила ее заранее, позволив самой обнаружить пропажу.
— Кто это сделал?
— Наверное, Свонни. Здесь нет пяти листов.
— Там было что-то важное? — спросила Кэри.
— Сомневаюсь, что их бы вырвали, если бы там не было ничего важного.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Чего-то личного. Слишком откровенного, если хочешь. — Я не собиралась говорить с ней на эту тему. — Ничего не выйдет с твоим убийством.
Кэри пожала плечами:
— А такое есть еще где-нибудь? В дневниках за более поздние годы?
— Можно посмотреть, — предложила я.
Мы просмотрели оба пакета, что принесли сверху. Все тетради были целы. Кэри решила, что близка к озарению, когда ей в голову пришла мысль, что страницы из дневника были вырваны после того, как их перевели.
— Извини, — сказала я. — Но я уже думала об этом. Переведено только то, что здесь.
— То есть выходит, что Свонни вырвала из дневника матери именно те страницы, которые задевали ее лично?
— А разве мы не поступили бы точно так же? Просто нас такое не коснулось. Наши матери не писали дневники-бестселлеры. А в твоей жизни разве нет ничего такого, чего ты не захотела бы выставлять напоказ, даже в чужой автобиографии?
Кэри отвела взгляд. Вероятно, она поняла, на что я намекаю, однако ничем себя не выдала.
— Чаще всего даже не осознаешь, что пишешь в автобиографии, пока не перечитаешь, — сказала я, — И тут может прийти прозрение. Напоминаю, что Свонни редактировала автобиографию матери, вот она и сделала это, но в выгодном для себя свете.
— Ради бога, Энн, это уже цензура! — воскликнула Кэри. — Она не имела права поступать так.