Абсолютно ничего.

Изо всех сил сжимая свинцовую трубу, я вхожу и тихонько прикрываю за собой дверь. Глаза быстро привыкают к темноте, я чувствую запах васильково-синей краски и вижу слой белой пыли, покрывающий всю мебель. Я делаю еще два шага, сердце колотится все быстрее. Что-то подсказывает мне, что сейчас лучше всего уйти.

но я продвигаюсь все дальше внутрь, осматриваясь, ожидая, что что-то произойдет — ну хоть что-нибудь.

— Чесночный хлебец на двоих? — Голос у меня дрожит, и я понимаю, что, поскольку никто и никогда не доставляет пиццы в свинцовых трубах, всякий, кто меня увидит, не поверит ни одному моему слову. Поэтому я предпочитаю молчать, толкаю еще одну дверь и оказываюсь в спальне Джеймса. Первое, что привлекает мое внимание, — это огромная двуспальная кровать, в которой лежит скелет. Не настоящий скелет — один из тех, которые учителя помещают в кабинете биологии и по поводу которых дети отпускают шуточки типа «Бог мой, вот это диета!». На нем женское шелковое нижнее белье и пара высоких сапог на молнии, — все это убеждает меня, что у Джеймса с головой еще хуже, чем я предполагал. Не знаю, смеяться мне или блевать.

Я выхожу из спальни, нахожу маленькую, но стильную кухню, в которой уже поднимается пар из кастрюльки модного дизайна, рядом лежат два пакетика травяного чая и несколько кусочков хлеба. Все это признаки жизни, но будь я проклят, если в доме кто-нибудь есть.

Я проверяю кладовку, ванную и гостевую спальню, но и там никого нет. Джеймса нигде не видно. Я смотрю на свинцовую трубу, которую все еще сжимаю в руке, и чувствую себя ужасно глупо. Входя в гостиную, я теряюсь в догадках относительно того, куда и каким образом пропал Джеймс. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я вижу банки с васильковой краской, стоящие на ступеньках приставной лестницы. На подносе лежит малярный валик, и, включив бра, я вижу, что Джеймс уже проделал огромную работу. Я могу вырвать листок из его книги и оформить мой дом точно так же. На белых простынях, прикрывающих мебель, осталось несколько голубых пятен, а подняв голову я вижу на потолке, там, где работал Джеймс, красное пятно. Я собираюсь уходить, все это — пустая трата времени… Внезапно я останавливаюсь. Быстро оглядываюсь на красное пятно, смотрю, как красная капля падает на простыню. Я подхожу ближе, склоняюсь над этой красной каплей и мгновенно понимаю, на что я смотрю.

Я дико оглядываюсь, сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот переломает мне все ребра. Я еще раз убеждаюсь, что в комнате никого нет, а потом бросаюсь вперед и отбрасываю запятнанную кровью простыню. Когда я вижу, что сидит на диване, у меня такое чувство, как будто я попал под поезд. Мужчина, высокий, худой, костлявый — и мертвый, сидит очень прямо, на голове у него картонка. Ведерко от семейного обеда из KFC, если быть совершенно точным. Даже по огромным рукам трупа я могу сказать, что это Джеймс, но я хочу, чтобы не было никаких сомнений, и с помощью свинцовой трубы приподнимаю ведерко и вижу мертвый рот Джеймса, набитый салфетками с запахом лимона. Я поднимаю ведерко еще выше и вижу бумажку, прикрепленную ко лбу Джеймса с помощью степлера. Я наклоняюсь поближе.