– Нет! – затараторил долговязый. – Это на всякий случай… так… потому что ты это…

– Что я «это»? Что ты молотишь, нервный поносный кролик?

Долговязый забуксовал, белея на глазах. Я несильно ударил его рукояткой ТТ в нос. Потекла кровь.

– Пидорасина тупая! Я тебя с волыной в руках поймал, а ты метешь, что убить меня не хотел! Кто у Ласточкина сын? Как его зовут? Имя!

В тусклом свете, пробивающемся из салона «Волги», я увидел, что зрачки долговязого со страха расплылись во всю радужку.

– Не знаю, – пробормотал он.

– Кирилла Владимировича! Ласточкина! Знаешь?!

– Д-да, знаю, – закивал долговязый, капая кровью на рубашку.

– Его сына как зовут?

– Какого сына? Я не знаю.

– Он в «Трискелионе» у вас! В клубе! Сын Ласточкина! Его имя?!

– Имя? – долговязый побелел еще сильнее, хотя казалось, что больше некуда. – Не знаю.

– Сука ты, – выдавил я с разочарованием. – Становись на колени.

Долговязый торопливо бухнулся, как подрубленный, не чувствуя боли.

Я наставил ему между глаз ствол ТТ.

– Выбирай, как с тобой поступить. Грохнуть тебя, пидораса, или еще нам послужишь? Хотя, что с тебя толку…

– Послужу, – с готовностью заявил нацик.

– Поставь-ка этого на колени, – кивнул я Славе на боксера, – пусть тоже посмотрит.

Недовольный боксер был вздернут за шкирятник и с некоторым трудом приведен в рабскую позу.

– Окрестим вас сейчас по полной. – Я передал корефану «Сайгу», переложил ТТ в левую руку и достал Сучий нож, держа его над головой нациста. – Тебя как зовут, долговязый пидорас?