— Мой товарищ английским владеет плохо, он больше на португальском общается. Здесь же не Англия. Поэтому давайте так сделаем — я поговорю с вашими друзьями по-английски, поясню некоторые детали, а вы, как старшие групп, между собой проясните основные моменты. Мы просто познакомимся, пообщаемся, а вот переговоры, как я понимаю, всё равно будут вести те, кто обладают определёнными полномочиями. У вас, мистер, они имеются?
И Виктор широко улыбнулся.
Дудиков не поддержал его тон.
— У меня всё имеется. Хотя мы не переговоры пришли проводить, мы пришли просто прояснить ситуацию. Наши боссы решили, что с русскими на этом этапе надо не воевать, а дружить.
Максим усмехнулся.
— Ваши боссы решили… А ты, Михаил, что — против? Ты ведь, хоть и эмигрировал в Штаты, ты разве перестал быть русским?
Дудиков-Дудкин зло ощерился.
— Я-то, может, и русский, но не красный. Мы из вашей Совдепии вырвались, чтобы нормально жить. Без ваших Сталиных-Брежневых-Путиных. Вы же как были рабами, так рабами и остались. Америка — свободная страна, здесь можно жить нормально, по-человечески. Без талонов на мыло и на свободу. Вы же всегда гайки зажимаете и кому-то можно всё, а кому-то ничего!
Максим выставил перед собой руки.
— Стоп-стоп-стоп, земеля, не стартуй. Ладно, пускай тебе Советский Союз в твоём прошлом не угодил, но ведь сейчас можно всё исправить. Поэтому мы здесь. Да, были проблемы в нашем прошлом, но и в Америке тоже дров наломали. Ты из какого года в прошлое провалился?
Максим заметил, что остальные американцы настороженно прислушиваются к их диалогу и кивнул Уткину.
— Витя, наши американские партнёры скучают в неведенье, проведи беседу — расскажи о нас — то, что мы обговаривали, о наших планах, ну, в общем, введи в курс дела. А то я вижу, нам с приятелем надо побеседовать вдумчиво.
Уткин, улыбаясь, повернулся к четырём американским подросткам, раскрыл руки как бы для объятий и шагнул им навстречу.
— Ну что, парни, пока наши старшие пообщаются, предлагаю выпить лимонада, ведь мы как бы еще дети и портвейн нам не нальют. Я — Виктор, будем знакомы. Давайте отойдём вон туда, — он показал рукой в сторону одного из магазинчиков, — и слегка продегустируем португальскую кухню.
Он, увлекая за собой американцев, зашагал к какой-то кафешке. А Зверев остался один на один с Дудиковым.
— Итак, Михаил, или, может, Майкл? — спросил он собеседника.
— Я привык уже к имени Майкл, так что называй меня так, — коротко ответил Дудиков.
— ОК, как говорят американцы. Так вот, Майкл, если ты заметил, Советский Союз сильно изменился. Вы ведь, надеюсь, следили за новостями. И у нас побывать успели, Артек посмотрели, да и вообще… Так вот, мы кое-что успели сделать в нашей стране. И вы в своей, наверное, тоже. А если делать это целенаправленно, да ещё и объединить наши усилия? Мы ведь можем изменить очень и очень многое. Избежать ошибок, войн, катастрофы предотвратить. Зачем двум таким супердержавам, как США и СССР, воевать, пусть даже в «холодной войне»? Поэтому наше руководство — наше и ваше — правильно решило действовать сообща. Ты ведь понимаешь, что такое оружие, как знание будущего, пусть и вероятного, но вероятного процентов на 80 — это сила.
Дудиков молча слушал Зверева, но по его лицу трудно было определить, как он относится к словам своего собеседника. Однако назвать его лицо открытым и дружелюбным было нельзя. Скорее, наоборот, на лице Майкла была маска отрешённости и настороженности. Когда Максим замолчал, ожидая ответа, Дудиков ответил не сразу. Он немного помолчал, потом всё же начал говорить.
— Я — солдат, и всегда им был. И когда воевал с вами в Сирии, и раньше, когда был инструктором на Донбассе… Да-да, именно там. Потому что я всегда ненавидел сначала Советы, а потом Россию. Хотя я и русский. Точнее, я переехал в Америку в 1971 году из Одессы со своими родителями, так что по национальности я, скорее, украинец с еврейскими корнями. И когда вы на Украину напали и Крым оккупировали, я поехал с вами воевать.