Книги
Киевская Русь и Малороссия в XIX веке
Дмитрий Бантыш-Каменский был одним из наших «путешественников», речь о которых шла в предыдущей главе. Родственно связанный с Малороссией, младший Бантыш впервые увидел ее в 1808 году по пути в Сербию. Свои впечатления от поездки (между ними и заметки о Малороссии) молодой человек издал в 1810 году под названием «Путешествие в Молдавию, Валахию и Сербию». В 1816 году Бантыш-Каменский был назначен в канцелярию малороссийского генерал-губернатора князя Николая Репнина. Вторая встреча со страной, где родился его отец, а также содействие генерал-губернатора побудили Бантыша-Каменского к написанию систематической истории края. Следствием длительной работы стало издание в 1822 году четырехтомной «Истории Малой России». Книгу хорошо приняли в самых различных кругах[159]. В отличие от «Истории русов», труд Бантыша-Каменского был написан «ученым способом», то есть ее автор пытался создать изложение истории, основанное на документах и источниках. «История Малой России» оказалась вполне успешной: в 1830 году вышло второе издание, а в 1838 — третье (еще одно издание появилось в 1903 году). Успех был обеспечен как тем фактом, что это была первая попытка подобного рода, так и довольно приличной подготовкой ее автора к историческим занятиям.
Если к «Истории Малой России» применить тот же критерий, что и выше к «Истории русов», то есть принять объем текста за показатель важности темы или эпохи, окажется, что оба произведения совпадают в оценке места Киевской Руси в истории Украины. В обеих «историях» три с половиной века киевской истории до нашествия монголов сильно уступают временам «литовского» господства и совершенно теряются на фоне подробного, неспешного и любовного изложения истории казачества. В издании 1903 года, повторяющем последнее прижизненное, Бантыш-Каменский отвел Киевской Руси лишь семь страниц из 492, то есть менее двух процентов объема[160]. По сравнению с половиной процента в «Истории русов» то был почти четырехкратный рост, но все же величина микроскопическая. Математик мог бы сказать, что такой величиной при вычислениях можно пренебречь.
Глава четвертая
От «российского Иерусалима» к «славянским Помпеям»
Оглядываясь в воспоминаниях на Киев своего детства (в конце XVIII века), барон Филипп Вигель писал:
Во дни оны Киев был проезжий, пограничный город и почти столица Малороссии; кругом его были расположены войска; в нем стекались и воинские чиновные лица, и украинские помещики по делам и тяжбам, и великороссийские набожные дворяне с семействами для поклонения святым мощам, и, наконец, просто путешественники, которые для развлечения посещали тогда южную Россию, как ныне ездят в чужие края.[161]
Киев считался кульминацией «малороссийского тура», без посещения древней русской столицы, без поклонения киевским святыням вряд ли можно было считать поездку сколько-нибудь удачной.
Российские путешественники находят в Малороссии два города, где безошибочно узнают собственную историю. Первым была Полтава, место знаменитой победы Петра Великого над Карлом. Россия, как все еще считают в начале века, родилась «с гением Петра». На поле Полтавской битвы путешественник мог почувствовать себя присутствующим при родовых схватках великой империи.
Это, впрочем, была «новая» Россия, европейская и просвещенная. Прикоснуться к источнику России «древней» путешественник ехал в Киев.
Поездка в Киев — безусловно, часть общей моды — имела, однако, и более глубокий смысл. Подъезжая к городу, путешественник начинал замечать вокруг себя толпу богомольцев, и чем ближе к Киеву, тем более многочисленную. Паломников путешествующий встречал везде: на почтовых станциях, в местечках и селах, на дорогах, вместе с толпой богомольцев путешественник переправлялся под Киевом через Днепр. Он становился частью массы странников и — вольно или невольно — начинал думать о себе как о паломнике к святым местам.
Киев был едва ли не крупнейшим центром паломничества в Российской империи. Его православные святыни и реликвии — Печерская лавра с мощами святых угодников в пещерах, Михайловский монастырь с мощами святой Варвары — ежегодно приводили в движение десятки тысяч паломников со всех концов государства (некоторые из путешественников считали, что в Киеве бывает до ста тысяч богомольцев). Пик киевского паломничества приходился на храмовый праздник Печерского монастыря — Успение Богородицы. Шли на богомолье в Киев, исполняя некогда взятый обет, в надежде получить от святых мощей исцеление или замолить грехи. Киев считался местом, где человек способен искупить преступление, и в начале XIX века некоторым провинившимся перед законом даже заменяли проживанием в Киеве уголовное наказание. Таким образом, например, оказался в городе один из первых киевских «археологов» Александр Анненков — за особо жестокое обращение с крестьянами; позже богомольем в Киеве заменили заключение убийце Михаила Лермонтова — Мартынову.
Значение Киева и паломничества в Киев для коллективного сознания украинцев очень точно передал Иван Переверзев, автор изданного в 1788 году «Топографического описания Харьковского наместничества»:
Жители Южной России, отлученные одни от других расстоянием, различным чиноправлением, гражданскими обычаями, речью, некоторые и религиею (униею), обращают на себя взор зрителя, не без знания примечающего. Когда они собираются для поклонения в Киев с востока, от Волги и Дону, с запада, из Галиции и Лодомирии и ближе к Киеву лежащих мест, взирают один на другого не так, как на иноязычного, но будто однородца, однако много отчужденного в словах и поступках, что для обеих сторон показывается странным явлением; но вообще все сии рассеянные одноземцы и доныне сохраняют сыновное почтение к матери древних своих жилищ, граду Киеву.[162]
Привычная метафора для Киева в путевых дневниках XIX века, как и в воспоминаниях путешественников, — «российский Иерусалим».
Поклонение святым местам Киева было едва ли не главной целью посещения Киева царственными лицами, спорадических в течение XVIII века и все более частых в первой половине XIX века. В Киеве для «порфирородных богомольцев» разрабатывают, так сказать, стандартный маршрут: Печерская лавра с осмотром Успенской церкви, Софийский собор, Михайловский монастырь, Пещеры, Андреевская церковь. В начале XIX века такую «обзорную экскурсию» высочайших лиц будут называть «путем богомольца». Екатерина II, которая в течение трехмесячного пребывания в Киеве должна была пройти по маршруту не один раз, выстоять на многочисленных литургиях и выслушать не одну речь, едва сдерживала свое раздражение от «скучного Киева», но покорно выполняла надлежащие действия. Во времена Александра I и особенно Николая I императорская семья посещает Киев регулярно. Как понимали современники подобного рода активность, видно из названия брошюры, изданной по случаю визита в Киев в 1837 году великого князя Александра Николаевича: «Известие о посещении святых мест в Киеве благоверного государя наследника, цесаревича и великого князя Александра Николаевича». Подобного рода «описания» паломничеств составляют после каждого визита (даже митрополит Евгений Болховитинов станет автором одного из них).
Какими бы ни были мотивы путешественника в его путешествии по Малороссии, подъезжая к Киеву, он начинал воображать себя паломником, ощущать в душе религиозный восторг от скорого посещения православных святынь Киева. К религиозному чувству прибавлялись и переживания живописного пейзажа.
Как правило, путешественники подъезжали к Киеву с левого берега, и величественная картина «златоверхого города», открывавшаяся их взглядам, настраивала прямо на мистический лад:
На западной части небосклона, над серою грядою тумана, открылся Киев. Священный город стоял как бы на воздухе или на небе, и лучи восходящего солнца, горя на златоверхих его храмах, представляли зрелище величественное и на земле новое![163]
Ни один из путешественников не упустил случая излить на страницах своего путевого журнала экзальтированные впечатления от созерцания «с вечностью спорящей твердыни России» (фон Гун), «священного города» (Глаголев). Князь Долгоруков въехал в 1810 году в Киев с противоположной стороны, но и он на обратной дороге «окинул глазами весь Киев еще раз в жизни. Нет ничего прекрасней сего зрелища; я от него был вне себя и не вмещал восторгов». Природа и Творец приходили на ум Лёвшину при первом же взгляде на Киев:
Вид города, в котором предки наши получили первое понятие о всемогущем Творце; вид храмов Божиих, скрывающих в себе столько священного, и торжествующая при восхождении солнечном природа возбудили во мне высокие и приятные чувствования.[164]