Они вернулись на набережную, и зашагали к центру города. Там, где Нил огибал дамбу для наведения наплавного моста, набережная расширялась в просторную площадь, обсаженную громадными раскидистыми сикоморами. Две пальмовые аллеи, мощенные гладкими каменными плитами, шли развилкой от западной стороны площади, украшенные двумя блестящими полированными обелисками. Когда-то, во времена фараонов, эти огромные иглы по пятьдесят локтей высоты были облеплены листами ярко-желтого азема – сплава золота и серебра, и горели на солнце так, будто плавились. Теперь же о былом великолепии напоминали лишь золотые навершия обелисков. Словно настроившись на волну Сергия, Неферит тихо проговорила, кивая на плиты под ногами:

– В давние-давние времена их покрывали раскатанным серебром… В полдень аллея была рекой белого пламени, отражая Ра, а в полночь свечение было холодным, как звезды…

Лобанов не стал уверять жрицу в том, что звезды – это колоссальные шары горящей материи, удаленные на чудовищные расстояния, а просто кивнул, соглашаясь.

– Ты сожалеешь о той поре? – спросил он.

– Не знаю. Что было, то прошло…

– Это верно… Ну, идем?

– Подожди, – удержала Сергия Неферит и показала на обелиски, – мы должны прийти, когда Ра окажется между столпами, как будто это рога Исиды!

– А смотреть надо именно отсюда?

Неферит кивнула.

Ожидание не затянулось – солнце уже выкатывало свой белый диск из-за правого обелиска.

– Идем! – решительно молвила жрица. – Ур-маа давно обещал сводить меня в подземелье храма, когда «наступит день и придет час». Я помню его слова. «Путь укажет Исет! – говорил ур-маа. – Как жаждущий в пустыне идет от колодца к колодцу, так и тебе одолевать путь к Крепости-души-Дхаути. Путь сей длинен и опасен, и крепкие двери преграждают его. Число этих дверей – четыре. Сколько столпов „сехент пет" держат небо над миром, столько и дверей…»

– А кто такой ур-маа? – поинтересовался Сергий.

– Это степень священства, – объяснила Неферит. – Ур-маа – значит «великий зрением». Сенноджем сын Саанахта настолько стар, что уже забыл имя свое… Он верховный жрец Исет.

– Ясно… Я понял так: чтобы добраться до сокровищ Хи-ку-Дхаути, надо сыскать ключи от четырех замков и отпереть четыре двери?

– Ты правильно понял, Сергий, – склонила голову жрица.

– И чего желает сердце твое, Неферит? – спросил Лобанов, уподобляясь египетским речевикам.

– Мы должны первыми снять печать с дверей Хи-ку-Дхаути! – с чувством заговорила девушка. – Нельзя, чтобы Зухос умножил свою силу. Тогда опустится ночь, и Сетх будет потирать свои красные лапы в злобном торжестве… Пусть великая тайна будет открыта нам одним, и боги укажут путь!

В конце аллеи вырастали исполинские пилоны в пятьдесят локтей высотою – башни с наклоненными стенами, между которыми находился вход в храм Изиды. Стены пилонов были покрыты огромными рельефами, изображавшими Изиду, Благостную Праматерь, Вестницу Непостижимого, кормящую грудью малыша Хора. Голову Изиды продолжали изогнутые рога, между которых был вписан солнечный диск.

– Мы пришли! – с легкой дрожью в голосе сказала Неферит, и толкнула гигантскую створку храмовых дверей, обитую бронзовыми листами со сверкавшими фигурами из азема.

Подвешенная на литых петлях, створка плавно повернулась, впуская свет в полутьму святилища. Внутри храма теснились чудовищно тяжелые колонны, стройными рядами уходя во мрак. Яркие росписи пестрили стены в несколько ярусов, изображая рождение и смерть бога Усира, имя которого эллины переиначили в Осириса, зачатие его сына Хора, его битву с Сетхом, богом зла и неправды.