Раньше, когда мир еще был большим и живым, она не меньше других представительниц прекрасного пола испытывала интерес к тому, «из чего сделаны девчонки»: тряпочки, платьица, прикольные фенечки и прочее. Желания выделиться или подчеркнуть, что ты не такая, как все, у нее никогда не появлялось, но в итоге поневоле получалось всегда именно так. Быть единственной натуральной блондинкой в обществе темных и рыжих образов ей приходилось всегда, особенно когда мода в очередной раз отворачивалась от светлых шевелюр.

Портить волосы окрашиванием или пачкать тушью золотистые брови с ресницами совершенно не хотелось. Подобные манипуляции почему-то ассоциировались у нее с детскими играми в прятки в лесу под грибным дождем, когда маленькая Ингеборга пряталась от отца между больших корней могучего дуба. Дуб рос в двадцати метрах от дома и был ее любимым секретным местом, отец об этом прекрасно знал и легко ее находил. Но намокшая под теплым летним дождем земля и древесная кора изрядно пачкались, а если еще при этом специально топать по лужицам, убегая от отца, то после прогулки маме приходилось приложить определенные усилия, чтобы отмыть любимую дочь.

В такие моменты мама ставила ее перед зеркалом, сурово указывала на чумазое изображение и с глубокомысленным подозрением спрашивала: «Это кто? Девочка, ты чья? Ты в лесу заблудилась? Тебя потеряли туристы?» Выглядела «накрашенная» малолетняя блондинка и вправду забавно. В особо колоритных случаях мама делала фото, позже они не раз хохотали, разглядывая чумазые детские снимки. Возможно, эти детские ассоциации породили ее неприязнь к туши и прочим средствам сделать из белых бровей и ресниц черные. Хотя сама Ингеборга в это не верила. Ей просто очень нравилось быть такой, какой родилась, и пофиг, что весь мир зачерняет ресницы. Пусть зачерняют, что хотят, разве она запрещает?

Но находиться на задворках моды не будет интересно ни одной девчонке, и Ингеборга исключением не была. Поэтому, будучи «не в тренде» по цвету волос, бровей и ресниц, она старалась компенсировать это вкусом в подборе одежды и сочетанию деталей. Да, у нее белый образ, это сейчас не модно, но еще не значит, что он не может быть собран эстетично и со вкусом. В этом очень помогала мама, особенно поначалу, когда пора взросления у дочери только-только началась. Мама любила выглядеть привлекательно и всегда подчеркивала, что старается для папы, потому что ей нравится быть для него красивой. Обычно она выступала инициатором обновления гардероба для дочери, зачастую даже прежде, чем уже имеющиеся тряпки выходили из моды. Так что в прежней жизни платья у Ингеборги имелись. Их не было много, зато все подбирались тщательно и со вкусом.

Все изменилось после того, как ее маленький добрый мир сгорел в огне теракта. Долгое время восстановить психологический надлом не удавалось, всюду мерещились исламисты, задумавшие совершить самоподрыв, обилие темных глаз и волос вокруг вызывало тихую панику и ощущение смертельной опасности. В темных глазах читалась затаенная враждебность, вместо обычного мужского интереса просматривалась злобная похоть, ранее привычные слуху исламские формулировки заставляли невольно сжиматься в ожидании беды. Не хотелось ни привлекательности, ни модности, ни общения, единственным желанием было спрятаться от всех понадежнее, никого не видеть и никому не попадаться на глаза. Год прошел в коконе из всепоглощающей учебы с отдушинами в виде спорта, и восстанавливаться все началось незадолго до войны. Она очень старалась вернуться в нормальную жизнь, и у нее даже получалось, но полностью исправить душевный надрыв времени не хватило.

Окружающий мир вроде бы перестал быть враждебным, но по-прежнему оставался темен и чужд, и о желании выглядеть привлекательно не осталось даже воспоминаний. Наоборот, привлекать кого бы то ни было или что бы то ни было очень не хотелось. А потом началась ядерная война, и мысли были совсем о другом. Поэтому в день отъезда в «Подземстрой-1», когда она, стоя в скафандре посреди лишившегося воздуха семейного убежища, торопливо собирала сумку при свете нашлемного фонаря, взять с собой платье мысли не возникло. Она взяла белье, полотенца, спортивный костюм, тренировочную форму, беговые кроссовки и прочие сугубо функциональные вещи, а вот платья остались в шкафу, целых три… Сейчас бы хотя бы одно из них!

Жаль, конечно. Но что тут поделаешь… Как случилось – так случилось, уже не переделаешь. Ингеборга грустно вздохнула, собрала свой спортивный пакетик, взяла заранее подготовленный медицинский чемоданчик и покинула кабинет-жилище.

Стоящие на постах в приемном отделении охранницы заметили в ее руках пакетик с чемоданчиком и что-то передали в эфир. Через секунду вся смена «снежинок» находилась возле нее, и Ингеборга увидела Булавку.

– Здравствуйте, док! – Старшая смены покосилась на пакетик. – Идем к Варягу?

– Он отказался от госпитализации, – вздохнула Ингеборга. – Попытаюсь лечить его на дому, если меня не прибьют подушкой. Впрочем, мест в стационаре все равно нет, так что его отказ в чем-то даже на пользу. К тому же президентский люкс недалеко.

– Как скажете, док! – Булавка смотрела на нее преданным взглядом. – Мы готовы!

– Тогда пошли, – блондинка поискала взглядом Кристину, но не нашла и обернулась к практиканткам: – Где Кристина Владленовна?

– Она ушла в администрацию по вопросу расширения стационара в связи с предстоящей спасательной операцией! – заученно выдохнула одна из девушек.

– То есть прием больных никто не ведет, – Ингеборга равнодушно пожала плечами. Еще утром это бы очень сильно ее расстроило. Но не теперь. – Меня не будет часа два. Следите за состоянием пациентов в стационаре. Им показан постельный режим, сейчас они спят, но если кому-то станет хуже, немедленно звоните мне. И держите вентиляцию и бактерицидную обработку воздуха на постоянном контроле! В стационаре вдвое больше больных, чем позволяют нормы кубатуры помещения. Вентиляция работает в усиленном режиме, воздух там всегда должен быть чистым.

Практикантки немедленно заверили ее, что все поняли и все сделают, и Ингеборга покинула медотсек. Очередь снаружи уже сместилась к стене, освободив проход, и теперь хмуро косилась на «снежинок», буравящих людей полными подозрений совсем не дружелюбными взглядами. Булавка оставила двоих охранниц на входе, остальные взяли Ингеборгу в кольцо и повели прочь, ничего не объясняя.

Очередь тихо шепталась, провожая ее глазами, и до Ингеборги доносились обрывки фраз на тему «опять не пригодится» и «давно бы уже перекрасилась в рыжий, раз от рождения не повезло». Кто-то даже вышел из очереди и отправился прочь, видимо, люди были в курсе, что в медотсеке не осталось медицинских работников. Но в целом все было достаточно спокойно, если не считать море темных глаз и волос, раскинувшееся повсюду. Их много, а «снежинок» всего четверо, и у нее самой всего десять патронов… в случае очередного теракта не спастись. Ингеборга поспешно отогнала ненужный страх и прибавила шаг, напоминая себе, что террористы уничтожены, а темные люди вокруг не имеют к ним отношения. Они просто выглядят одинаково, не более того. Их «Аллах акбар» и «Аллах акбар» террористов – это разные «акбары». Но это не точно. Она всегда была далека от религии и никогда не претендовала на эксперта в этом вопросе, но СМИ всегда утверждали именно так. А еще они утверждали, что войны не будет.

Да что такое! Надо немедленно взять себя в руки! Если она хочет сберечь свой маленький мир, нужно быть сильной, а не пугаться каждого встречного! Беззубые не выживают, а если даже выживают, то только в качестве кормовой базы для более сильных! Ингеборга решительно тряхнула головой и приказала себе не обращать внимания на противно царапающийся в глубине сознания холодок постоянной опасности.

До президентского люкса ее эскорт добрался быстро и без происшествий. После заполненного женщинами центрального коридора боковые ответвления выглядели гораздо менее многолюдными, лишь мимо дверей Варяга прогуливались несколько пар девушек. Выглядели они совершенно обыденно, без намеков на нарядность, и Ингеборга сочла их просто идущими мимо. Чего нельзя было сказать о «снежинках». Ее охранницы сразу же впились в прохожих взглядами, одновременно кладя руки на висящие у пояса электрические дубинки. Девушки поспешили ретироваться без каких-либо вопросов, и Ингеборга негромко спросила:

– Это было обязательно? Они же просто проходили мимо… кажется.

– Угу, – кивнула Булавка и коснулась пальцем свежего отпечатка губной помады, появившегося на дверях президентского люкса. С момента ее последнего визита в капитанский номер следов от губ здесь прибавилось.