Если бы Политбюро приняло решение расстрелять поляков, то это решение было бы показано только коммунисту Берии, а уж народный комиссар внутренних дел Берия своей законной властью и от себя лично дал бы соответствующие команды.
Совещание из 8–12 человек, глазеющих на «решение Политбюро» за подписью Сталина, — это бред.
68. Правда, само совещание могло быть. Второй свидетель — начальник УНКВД Калининской области Токарев, которого тоже заставили вспомнить такое совещание, элементарно следователей перехитрил: «В марте 1940 года — я точно помню, мне тогда же присвоили звание майора безопасности, — меня, моего заместителя Павлова и коменданта нашего управления Рубанова вызвали в Москву… В Москве сразу к Кабулову. У него в кабинете человек 15–20, среди них начальники УНКВД Смоленской и Харьковской областей… Кабулов объявил, что есть указание высшей инстанции о расстреле представителей карательных органов Польской республики, захваченных в плен при вхождении на территории восточных областей Польши…».
Видите, хитрый старик, запутав следователей всякими подробностями, перечеркнул показания Сопруненко. Оказывается, на свидании у Кабулова никто не разглядывал подписи Сталина на решении Политбюро, а было указание Кабулова со ссылкой на «высшую инстанцию». И указание не польских офицеров расстрелять, а «представителей карательных органов», то есть коллег собравшихся на совещание, но только со стороны противника, — тех, кто занимался в Польше уничтожением коммунистов и сочувствующих СССР. Но ведь и их фактически не расстреливали. Прибывшие из Литвы летом 1940 года польские коллеги Кабулова даже через Особое совещание не прошли, оставались до амнистии в лагерях военнопленных.
69. В-четвертых, Сопруненко знал, что пленные не расстреляны, иначе он бы не требовал так строго изъять из учетных дел военнопленных все документы, представляющие оперативный интерес, включая фотографии.
Так что первый «свидетель», который должен был подтвердить версию Геббельса, подтвердил только, что бригаде Геббельса очень хочется найти такое подтверждение.
Но Анисимов (прокурор) и Третецкий (следователь) теперь имеют в связи с показаниями Сопруненко лишние хлопоты. Согласно статье 20 Уголовно-процессуального Кодекса России: «Суд, прокурор, следователь и лицо, производящее дознание, обязаны принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выявить как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства».
Поскольку показание Сопруненко никак не стыкуется ни с другими фактами, ни с другими показаниями, то Анисимову и Третецкому, прежде чем использовать его в деле, надо будет доказать, что:
— в сентябре 1940 года у Сопруненко началось разжижение мозга и провалы памяти, в связи с чем он стал собирать фотографии уже расстрелянных поляков и никогда не проявлял беспокойства при вопросах об их судьбе, хотя при менее значительных вопросах старался оправдаться;
— с марта 1940 года разжижение мозга началось у Сталина, в связи с чем он секретные решения Политбюро стал адресовать чуть ли не участковым милиционерам, не имеющим отношения к делу (звание Сопруненко — майор — соответствовало званию старшего лейтенанта Госбезопасности).
Вот когда Анисимов с Третецким это докажут, то показания Сопруненко можно будет предъявлять не только идиотам.
70. Второй свидетель еще более древний. Бывшему начальнику Управления НКВД по Калининской области Д. Токареву на момент допроса было 89 лет. Но этот возраст в данном случае нам ни о чем не говорит, достаточно посмотреть на его фотографию, напоминающую старого и злого бульдога, на его презрительное выражение лица, чтобы понять, что он меньше всего боится этих следователей и отлично понимает, чего они хотят. Порой кажется, что он над Третецким с Анисимовым просто поиздевался. Он им говорил все, что они хотели услышать, но, пользуясь превосходством интеллекта, он одновременно либо ничего не сказал им, либо сказал такую глупость, что она становится видна любому. Конечно, к Токареву надо было посылать людей поумнее, это вам не хлопковод из Узбекистана.
Лев Елин радуется: «Отрицая собственную причастность к расстрелам, Токарев тем не менее рисует исчерпывающую картину». Помолчал бы уж, любитель живописи! Ведь только что Токарев описал «исчерпывающую картину» совещания у Кабулова и в этой картине исчерпывающе опроверг показания Сопруненко. Он же вам подыгрывал, он знал, что вы хотите от него услышать, и это говорил, но одновременно вешал вам на уши не то что лапшу, а прямо-таки блины!
71. Воспроизведем в изложении Елина, что показал Токарев о расстреле в его области 6000 поляков за один месяц:
«Поляков перевозили из Осташковского лагеря в здание НКВД на улице Советской, где в подвале находилась внутренняя тюрьма. Технологию расстрела, как показал на допросе Токарев, разработали Блохин и местный комендант Рубанов. Дверь и стены одной камеры обшили кошмой, чтобы не слышны были выстрелы. Тюрьму временно очистили от других заключенных…
…Кабулов сказал: никаких живых (и не запачканных кровью. —
…В расстрелах непосредственно участвовали 10 человек: коменданты, некоторые надзиратели и шоферы».
Давайте пока обсудим эту информацию. Как вы поняли, операция эта была ужасно секретной — «никаких живых свидетелей». В то же время она проводится в центре города, в здании, где находится У НКВД и где согласно специфике работает достаточно много людей круглые сутки — от дежурных телефонисток до дежурного оперативного отряда. Кроме этого, сама тюрьма в подвале, способная без труда принять 300 поляков, да еще и так, чтобы им не были слышны ни выстрелы, ни предупреждающие крики их товарищей, идущих по коридорам на расстрел, тоже должна быть не маленькой, скажем, человек на 600. И она имела свой обслуживающий персонал — надзирателей, конвоиров, завхозов, кладовщиков, поваров и т. д., наверное, человек сто. Заключенных, положим, из тюрьмы вывезли, а этих куда дели? Ведь Кабулов сказал: «никаких живых свидетелей». Что, на месяц распустили по домам всех работников НКВД и тюрьмы? Ведь из окон же видно, как в машины грузят трупы, как завозят ежедневно 200–300 офицеров. Надзиратели и конвоиры не ходят на работу, их домашние и соседи расспрашивают, что случилось, и т. д. Это что и есть «страшно секретная операция»? Или, может быть, потом НКВД расстреляло всех работников тюрьмы, Калининского УНКВД и еще и двух экскаваторщиков?
Кстати, об экскаваторщиках. Согласно показаниям Токарева, они рыли могилы под селом Медное. Вспомните всю довоенную кинохронику, например, как роют противотанковые рвы или строят плотины. Вы видели когда-нибудь экскаватор, можете описать, как он тогда выглядел?
А между тем они в СССР были, их даже уже начинали строить. Но их можно было по пальцам пересчитать, и были они столь малоподвижны и столь редки, что, начни их перегонять под Медное, туда собрался бы народ с соседних областей, и эта диковинная машина оставила бы в памяти людей след не меньше, чем Тунгусский метеорит. Ну и, конечно, все бы интересовались, а кого это там закапывают с помощью такой диковинной машины?