— Устал?

— Нормально.

— А я жутко устала, — вздохнула Мартышка. — Я внутри будто вся пустая. И немножко ноги дрожат. Ты не знаешь от чего?

— От голода, от чего же еще.

Ноги у Бориса тоже ослабли, но он в этом не признался.

— А ты сколько в жизни больше всего не ел? — спросила Мартышка.

— Чего? — не понял Борис.

— Голодал когда-нибудь? Сколько дней?

Мартышка не улыбалась, не пожимала плечами, не играла бровями, из голоса ее исчезли многозначительные интонации. Перед Борисом стояла мокрая, голодная девочка с осунувшимся лицом. С такой девочкой разговаривать было нетрудно.

— Никогда я не голодал, — сказал Борис. — Часов шесть — самое большее.

— И я тоже. Дома у нас всегда еда стоит готовая — кто захочет, тот сам себе греет.

— А что ты больше всего любишь? — спросил Борис, и следует отметить, что это был первый вопрос, который он задал Мартышке впрямую.

— Ой, ты не поверишь! Я люблю манную кашу. На молоке.

— Смешно, — сказал Борис. — Я тоже. Только на молоке она или нет, я не разбираю.

— Когда мы вернемся в город, — почему-то шепотом сказала Мар… Впрочем, пожалуй, пора писать: сказала Марина, — ты придешь ко мне в гости и мы будем есть манную кашу.

Борис с подозрением взглянул на Марину: опять она за старое? Она улыбнулась, но без того загадочного выражения, которое так раздражало Бориса в девочках.

— Я пошутила. Но в гости ты придешь? Да?

— Посмотрим.

Борис тоже улыбнулся — в одну десятую силы, но для Бориса это было равносильно оглушительному хохоту.

Может быть, они еще бы немного поговорили и обменялись еще парой улыбок, но со стороны ребят, собравшихся кучкой, донесся легкий шумок. Это Шурик затеял очередной скандал.