После короткого отдыха идти стало ничуть не легче, даже тяжелее.
Жалкими крохами желудок обмануть не удалось, наоборот, они только разбудили его. Алексей Палыч чувствовал себя так, будто из него вынули все внутренности, оставили только скелет и кожу; кожу — для того чтобы она ощущала холод мокрой одежды, скелет — для поддержания шеста, на котором висел груз.
И еще раз подивился Алексей Палыч ребятам, которые не жаловались и не ныли, а шли вперед и даже надеялись продолжить поход.
— Ты очень устал? — спросил Алексей Палыч.
— Так себе, — ответил Борис. — Вы-то, наверное, сильней устали…
— Почему?
— Ну… — сказал Борис, — так просто…
— Между прочим, в школе я иногда уставал больше. Ты знаешь, нервная нагрузка…
Алексей Палыч не успел объяснить своему ученику, что от нервного напряжения часто устают больше, чем от самого тяжелого физического труда: он споткнулся. На этот раз Борис не смеялся. Он помог Алексею Палычу подняться, подал ему конец шеста.
— Черт знает что! — сказал Алексей Палыч. — Ты понимаешь, мне почему-то кажется, что ходить по лесу в очках просто смешно.
Борис промолчал. Мокрый, взъерошенный Алексей Палыч был совсем не похож на того учителя, которого он знал раньше. Этот выглядел похуже, но был почему-то ближе.
— Ты знаешь, — заговорил Алексей Палыч, когда они двинулись дальше, — вместо очков теперь стали делать контактные линзы. Они пристраиваются на глазное яблоко и…
Тут Алексей Палыч снова споткнулся, но на этот раз удержался на ногах.
— Вы лучше поменьше разговаривайте, — посоветовал Борис. — От этого только больше устанете.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Алексей Палыч.
Первым бутылку заметил шедший впереди Шурик. Она стояла возле камня, и это был несомненный признак обитаемости здешнего мира. Бутылка была без наклейки, возраст ее определению не поддавался. Призвали на консультацию Алексея Палыча, но тот только пожал плечами.
— Стекло практически сохраняется вечно. Ее могли оставить и сто лет назад.
— Сто лет не могли, — возразил Шурик. — Это бутылка из-под воды, а раньше были не такие бутылки.
— Ты-то откуда знаешь? — спросил Гена.
— У меня отец жутко минеральную воду любит. А я посуду сдаю…