— Что за счёт от доктора у тебя в портфеле?
Вот так вот! Я не мог больше сдерживаться и рассказал обо всём. Парни, следующий час прошел чрезвычайно тяжело.
— Нам нужен доктор как можно скорее, — сказала она, отложив спорные моменты на потом. У нас будет много времени обсудить случившееся. Возможно, мне стоило последовать совету Ленни Брюса[37]: «Даже если вас застукали фотографы, отрицайте всё». Но исповедь больше подходила в грешном моём положении — три «Аве Марии» и, во имя искупления грехов, лови тарелки до конца жизни. Фурия в аду ничто в сравнении с брошенной женщиной! Ко времени прихода семейного доктора, моя семья рушилась. Хотя чувствительность ноги постепенно возвращалась, и я чувствовал себя лучше, отношение Элинор явственно давало понять, что понадобится много времени, для восстановления доверия.
И я заплатил за это, ребята, заплатил сполна!
Джексон — музыкант старой тяжелой школы. У него это в крови; он мало говорит о том, что не сильно связано с роком. Одевается он хиппово, что очень ему идёт: вельветовый пиджак с кожаными вставками, атласные рубашки, туфли ручной работы и, поскольку он по опыту знает, что девушки стаями вьются вокруг номеров музыкантов, трепетно относится к прикиду. Он щурится на вас через затемнённые гоночные очки и дико ругается по поводу денег, которые придется заплатить за транспортировку органа обратно в Англию. Если вы встретите его с десятью друзьями в клубе «Speakeasy», он купит вам выпивку.
Кит выглядит так, будто находится в другом месте, когда говорит или кто–нибудь обращается к нему. Чаще всего он молчит, и вдруг начинает рассказывать что–то, как будто эту тему обсуждают долгие часы. Он любит кожу и замшу, кожаные пиджаки с бахромой и штаны, заправляемые в сапоги с высоким голенищем. К людям и вещам, которые ему дороги, он относится очень трепетно. Он любит посмеяться, но делает это нечасто. Во время репетиций или записи он полностью сосредоточен на процессе создания музыки. Концентрация не сходит с его лица, даже если он прорабатывает пассаж в восьмой раз. Он добивается совершенства, хотя остальным кажется, что получилось идеально. Видимо, об этом он думает во время длинных периодов молчания: планирование репетиций, воплощение идей в конкретных аранжировках и звуках. Во время игры он предстает в совершенно другом образе, скорее движущей силой. Стоит ли он за инструментом или сидит, его тело полностью резонирует с музыкой, согнувшись над органом, как танцующий богомол. Его пальцы летают над клавиатурой, не пропуская ни одной ноты несмотря на бешеный темп. Эмерсона назвали Хендриксом клавишных, и хотя мне кажется, что это дурацкое сравнение, но если взять во внимание все факторы, приведшие к такому сходству, то со всей вероятностью можно сказать, что Эмерсон — действительно один из самых восхитительных музыкантов в стране.
Брайан Дейвисон также может считаться одним из самых интеллигентных (хотя и не самых эффектных) барабанщиков на земле. Его лицо часто искажено от напряжения и концентрации, когда он исполняет совершенно нелепые соло и вставки. Голова склонена, губы поджаты, втягивая воздух во время исполнения флэм–ролла в долю секунды между фразами, но не позволяя ритму сбиться, но и не придавая чрезмерного акцента всему незначительному.
Вне сцены Блинки — полоумный кокни. Он любит тусоваться по клубам, балдея от всего, что может заставить балдеть, и всегда в курсе всех музыкальных событий. Он любит обстоятельно говорить о группах и барабанщиках, которыми он восхищается, обильно жестикулируя. Глаза сверкают, когда нужно подчеркнуть важный момент.
То был длинный десятинедельный тур, и по возвращении в Англию мы навели последние штрихи на третий альбом. Я подружился с дирижером The Indo–Jazz Fusion, очень странного коллектива, смешавшего джаз и индийские раги. Дирижера звали Джон Майер, который к тому же был очень хорошим скрипачом. С ним мы сыграли довольно необычный концерт в лондонском центре искусств. Организаторы потребовали, чтобы The Nice сделали что угодно, только не обычное выступление. Блинки притащил группу своих джазовых друзей и сыграл импровизированный сет. Ли вышел на сцену и устроил сессию вопросов и ответов. Джон и я отрепетировали пятую часть Испанской симфонии Лало: Джон на скрипке, я на фортепиано. Мне так понравилась музыка, что я написал аранжировку, Ли — текст, и получилась “Diary of an Empty Day”. Я ненавидел транспонировать, так что оригинальная тональность подразумевала, что Ли придётся выжать максимум из своих яиц, чтобы спеть высокие ноты. Всегда находились особы, желавшие помочь: прошлые или настоящие любовницы, но к сожалению, в нужный момент их никогда не найдешь.
Идея обложки для третьего альбома, озаглавленного просто «
По возвращении домой я был настолько зол, что проломил кулаком деревянную перегородку. Они снова сделали это: сначала выпустили сырой микс «Америки», теперь — обложка. На следующий день, все ещё в гневе, я заявился в офис Матери, который, как обычно, звонил за океан.
— Вообще–то, Тони, парням сильно не нравится обложка альбома, — проурчал Мать.
— Кто там, Колдер? Дай мне телефон! — я выхватил трубку из рук напуганного Стрэттон–Смита и выдал тираду из оскорблений, а в конце заявил, что ему следует лучше исполнять свои обязанности и указал место, куда я засуну конверт пластинки, когда он вернётся в Англию.
Неделю спустя я получил письмо от адвокатов с предупреждением, если их клиент получит новые угрозы насилия, то они подадут в суд.
ОТЛИЧНО! МЫ НАЧИНАЕМ ВОЙНУ!
Схватив контракт с записывающей компанией, Ли, Блинки и я отправились в сердце юридического Лондона, в район под названием Темпл. Там мы передали бумаги пожилому юристу в полосатом костюме. Мы объяснили ему, что хотим освободиться от контракта с Immediate Records. Мы дали время джентльмену надеть очки и внимательно изучить бумаги. Тишина давила, чтение, казалось, будет длиться вечно — мы тупо рассматривали обитую дубом комнату. Полки с книгами по юриспруденции и прочие манускрипты годами собирали пыль. Казалось, мельчайшие частицы застыли в воздухе. Спокойствие нарушал единственный луч света, пробившийся через одинокий витраж.
— И, если я правильно понял, вы подписали это? — монотонно спросил адвокат, вопросительно смотря на нас.
— Да, — ответили мы хором.
— Вы, придурки недалёкие! — ответил он нам, бросая документы на стол.
Мать пришел посочувствовать, угостив нас ужином во «Фланагане», старом английском салоне на Бейкер стрит. Уныло мы оценивали сложившуюся ситуацию. Мы мало что могли сделать с обложкой для европейского релиза. И вдруг у Матери появилась идея.