Майкл бросил взгляд на настенные часы.
— Восемь пятьдесят девять.
— Идеальный момент, позволю себе заметить. — Установив время, Алек открыл стеклянную крышку, прикрывающую маятник. — Пожалуйста…
Майкл, осторожно взявшись за маятник, оттянул его и отпустил.
«Тик… тик… тик…»
Сложный часовой механизм заговорил на языке всех часов на свете. Майкл наблюдал через стекло, как щелкают и вращаются многочисленные шестерни, как быстро движется секундная стрелка. А затем, с неожиданным гулким щелчком, повернулась главная шестерня, и часы пробили девять раз.
Майкл поймал себя на том, что стоит, загипнотизированный ровным тиканьем часов, столь же точных, какими они были еще в день своего запуска, двадцать с лишним лет тому назад. Огромные, они возвышались на полу, и, глядя на них, Майкл думал, что неплохо было бы сделать так, чтобы стрелки пошли в обратную сторону, перенесли его в прежние времена, в субботние утра, когда они разговаривали с отцом и от этих разговоров все словно становилось на свои места. Майкл тогда недооценивал такие вещи, как мудрость и опытность. Подобно многим сыновьям, он принимал безусловную любовь отца как данность, не отдавая себе отчета в том, насколько нуждается в ней. Несколько лет назад отец скончался, неожиданно, в результате осложнения диабета. Мать, не выдержав горя, вскоре последовала за ним. Майкл с безысходной тоской думал о том, как хорошо было бы побыть с отцом еще неделю, еще хотя бы день, и задать все те вопросы, которые прежде откладывал «на потом»; тогда казалось: к чему торопиться, будет завтра и впереди расстилается будущее. К этому будущему юноша и устремлялся мыслями, а о нынешней, преходящей и невозвратимой минуте забывал.
Как ему не хватало общества отца сейчас! Но как и год назад, когда умерла Мэри, придется обойтись без мудрого отцовского совета.
Призыв Мэри звучал у него в душе, а адрес на визитной карточке, найденной в машине, дополнительно подкреплял его решимость выполнить ее последнюю просьбу. Адрес Стефана Келли, адвоката, способного, как считала Мэри, посодействовать в поиске.
Отец много раз убеждал Майкла в необходимости разыскать настоящих родителей. Человеку, говорил он, надо знать, откуда он, из какого «материала». Алек очень рано объяснил Майклу, что у того имеется два «набора» родителей: те, благодаря чьей любви он пришел в этот мир, и другие, которые его вырастили. Но Майкл отказался от мысли искать их, пока живы Сент-Пьеры. Ему казалось, что это было бы равносильно предательству, все равно как отвернуться от тех, кто его хотел, ради тех, которые от него отказались.
Прислонив письмо Мэри и визитную карточку к сахарнице на кофейном столике, Майкл стоял посреди своей просторной гостиной, с уснувшими у ног собаками, и внимательно изучал оба документа. Адрес был в Бостоне, что для Майкла являлось своего рода заграницей: «22, Франклин-стрит» ничего ему не говорило. Для заядлого болельщика нью-йоркской бейсбольной команды это вообще была вражеская территория. В этом городе Новой Англии он бывал считаное количество раз, предпочитая Кейп-Код, место, особое для него и для Мэри: туда они ездили по выходным в поисках отдыха и уединения.
При мысли о поразительной визитной карточке в голове у него все шло кругом. Разумеется, вовсе не случайно адрес на ней совпадает с адресом, данным ему Мэри. Словно подтверждая эту мысль, часы громко пробили четыре.
Опрокинув бокал виски, Майкл тут же снова потянулся к бутылке. Он вновь и вновь прокручивал в голове события прошедших четырех часов. Его не покидало ощущение, что от него ускользает что-то очень простое, но несущее с собой разгадку. И вдруг его озарило.
Он настолько сосредоточился на визитке, что совсем позабыл о сумочке. Сейчас, вспомнив о ней, он положил ее, насквозь пропитанную водой, также на кофейный столик, рядом с письмом и карточкой. Сумочка была простая, коричневой кожи, с медной пряжкой, на плетеном ремешке. Он еще раз проверил и перепроверил каждый кармашек и каждое отделение, и опять произошло то же, что и тогда, когда он впервые взял сумочку в руки: именно благодаря вопиющему отклонению от обычного важность единственного предмета, который находился внутри, дополнительно подчеркивалась и выступала на первый план. В сумочке отсутствовали все те обычные женские аксессуары, которыми обычно забиты женские сумки. Эта была абсолютно пуста, не считая визитной карточки с текстом, который не смогла смыть вода.
И вдруг мурашки пробежали по спине Майкла, на него словно повеяло холодом. Отпрянув, он еще раз внимательно посмотрел на сумочку. Нет, его не поразил дизайн сумочки или внешний вид визитки; просто к поверхности сознания пробилась истина.
Он был уверен, нет, знал абсолютно точно: эту сумку он видит не впервые.
Глава 8
Только на мосту Делавэр Илья Речин позволил себе расслабиться. Последние четыре часа он гнал свой «шеви субурбан» с тонированными стеклами, не отвлекаясь даже на прослушивание радио. Он летел теперь по автомагистрали Нью-Джерси, довольный тем, что сбор за въезд на нее осуществлялся автоматически, так что не пришлось ни с кем разговаривать на контрольном посту: чем меньше людей его видят, тем лучше. Это так банально — везти жертву в багажнике, связанную и с кляпом во рту, но другого варианта не было. Грузовики и автофургоны в нынешнюю эпоху, после одиннадцатого сентября, привлекают внимание, и если его остановят, то российский дипломатический паспорт вряд ли послужит эффективной защитой. Не много оправданий можно найти тому, что разъезжаешь со связанной женщиной в багажнике.
С тех пор как у Речина родился сын, он не уставал повторять ему: «Ничего не бойся, папа тебя всегда защитит, он не позволит, чтобы с тобой случилось что-то плохое». Это обещание, которое дает своему ребенку каждый отец, и всякий ребенок этому обещанию верит. В последнее время, с отчаянием наблюдая, как сын ускользает, разрушаемый болезнью, Речин чувствовал, что не выполняет своего обещания. Но теперь все изменится, надежда возродится, и не только для его сына, но и для него самого. Больше никаких невыполненных обещаний — он спасет сына, чего бы это ему ни стоило.
Утром он только тогда решился покинуть мотель, когда стрелки часов показали пять тридцать. Уличные фонари горели вполсилы, парковка пустовала; на рассвете движение всегда неинтенсивное. Зарядив оба револьвера, он сунул каждый в кобуру на поясе. Он не стрелял уже семь лет, с тех пор как женился. Прежде чем сесть за руль «субурбана», Речин помолился, чтобы предстоящий день не принес с собой нарушения этой устоявшейся уже традиции.