— Однако у него ничего не вышло.

— Но не потому, что он ошибался насчет шахты, — возразила я, — а потому, что его поймали при попытке туда забраться.

— Разве в таком случае они не заделали бы проход, ведь примеру Хитона могли последовать и другие?

— Если бы Хитону удалось сбежать, возможно. Но раз все случилось, как случилось, есть шанс, что шахта по-прежнему открыта. Ведь Хитон не преуспел. С точки зрения властей Ковчега система работала: сбежать не удалось никому. И только подумай о названии «вентиляционная шахта». Посредством нее с поверхности в Ковчег поступал воздух. Не так-то просто ее заделать, особенно если принимать во внимание все остальные проблемы.

— И тебе не кажется, что Синедрион ее нашел и засыпал?

— Только если они знали, что она там, — ответила я.

Но меня больше беспокоил не Синедрион, а столетия, на протяжении которых двигались земля и корни, которые похоронили три из четырех главных входов. Эти входы тщательно охранялись, но находились на расстоянии в несколько километров друг от друга. Мы выбрали место ровно посередине между восточным и северным входами и дождались темноты, прежде чем выйти из-под прикрытия луговых трав. При переходе огибающей холм дороги Дудочник велел мне прыгать с камня на камень, чтобы не оставлять на снегу следов, которые потом могут обнаружить солдаты.

Оказавшись среди валунов на склоне холма, мы очутились прямо над Ковчегом и в равном удалении от всех четырех постов Синедриона. Теперь, стоя так близко к Ковчегу, я ощущала его явственнее. Размеры и глубина его поражали воображение, причем во многом потому, что при взгляде на холм было совершенно непонятно, что в нем таится. Осознание пустоты под ногами проявлялось так сильно, что я поймала себя на том, что ступаю на снег крайне осторожно, словно боясь провалиться, пусть и знаю, что до Ковчега метры и метры. И хотя в отдельных частях Ковчега кипела бурная деятельность, в целых секциях я ощущала лишь наполненную воздухом пустоту далеко в глубине.

Было не так уж просто взбираться ночью на гигантский холм, прячась за валунами и низкорослым кустарником. Без моего дара предвидения сомневаюсь, что мы отыскали бы люк. Он выглядел очередной ямкой в земле между валунами и деревьями. Но я чувствовала под ним пустоту, отсутствие земли, как в прикрытой травой ловушке на тропинке, ведущей к дому Салли, но намного более глубокое. Я встала на колени и всмотрелась в землю, раздвигая траву, чтобы хоть мельком увидеть ржавчину, более оранжевую, чем окружавшая ее земля.

Мы разгребли снег и повыдергивали траву, которая резала пальцы и выдиралась из земли, унося с собой налипшие на корни почву и мох. Очистив таким образом круглую площадку, мы увидели люк — металлический круг диаметром чуть больше полуметра, утопленный в металлический обод. Крышка была не цельной, а решетчатой, все еще засыпанной землей. По периметру окружности обнаружились четыре ржавых металлических прута, лишь на несколько сантиметров выступающих из земли.

— Похоже, давным-давно решетку что-то прикрывало. Навес или что-то в этом роде, — предположил Дудочник.

Чем бы оно ни было, его давно нет — то ли исчезло при взрыве, то ли в последующие столетия. Я наклонилась к люку. На вид он казался совсем узким — всего-то на ширину моих плеч. Дудочнику, чья спина была вдвое шире моей, он, должно быть, казался еще меньше.

— Черт возьми, Касс. По-твоему, какого телосложения был этот Хитон?

— Тут неподалеку есть и другие туннели. — Я их чувствовала — воздушные туннели, ведущие от поверхности к сердцу Ковчега, словно холм под нашими ногами истыкали зубочисткой будто торт, который проверяли на готовность.

— Больше этого?

Я покачала головой:

— Наоборот, меньше. — Судя по моим ощущениям, диаметр каждого не превышал дециметра. — И вспомни, что говорилось в документе: «основная вентиляционная шахта». Этот туннель самый большой.

Дудочник принялся ковырять край люка ножом, откапывая почву и мох. Когда он очистил всю окружность, я взялась за край, продела пальцы в дырки решетки и потянула. Люк не сдвинулся с места, но нехотя скрипнул.

Дудочник снова принялся очищать края. Вскоре снег оказался усыпан ярко-оранжевыми ошметками ржавчины. Дудочник что-то пробурчал о том, что нож затупится, но продолжил свое дело, и оба мы стискивали зубы при скрежете стали о ржавчину.

Дудочник отряхнул лезвие и кивнул мне. Я попробовала снова. Ничего. Но когда он взялся своей рукой между моими и тоже потянул, решетка заскрипела и подалась.