Дошёл-дополз, конечно, – деваться-то некуда. Четыре раза под лёд проваливался, последний раз – совсем серьёзно, еле-еле хватило длины доски, чтобы зацепиться ею за края широкой полыньи. В конце пути силы совсем оставили: молчаливый Генрих его уже за шиворот полушубка вытаскивал на берег, громко сопя и обливаясь потом.
Отогрелся Ник у жаркого костра, переоделся в неприметную крестьянскую одежду. На скромной подводе, неторопливо дымя самодельными трубочками, тронулись к Стокгольму. Кто же остановит двух типичных крестьян, везущих в столицу несколько разделанных свиных туш? Дело-то обычное, как любила объяснять Мария всё – происходящее в этом Мире…
В Стокгольме Ник получил испанский паспорт на имя Андреса Буэнвентуры, коммерсанта из Барселоны, занимающегося поставками в страны Северной и Центральной Европы лимонов, апельсинов, а также испанских сухих и полусухих вин. В тёмно-вишнёвой кожаной папке имелось даже с десяток оформленных по всей форме контрактов, украшенных круглыми и прямоугольными разноцветными печатями.
Ко всему этому прилагалось солидное по размерам портмоне, плотно набитое самой различной валютой.
Красивый город Стокгольм, чистый и очень тихий. На каменной набережной, совсем рядом с Королевским Дворцом, шустрые мальчишки вовсю тягали крупную серебристую форель.
Из Стокгольма Ник вылетел в Берлин, там сел в скорый поезд, следующий до Вены. Уже вовсю шла Вторая мировая война, войска Третьего Рейха давно вошли в Париж и в Варшаву, а за окошком пульмановского вагона мелькали совершенно мирные пейзажи: домики под красными черепичными крышами, зелёные и жёлтые поля (жёлтые – засеянные горчицей и рапсом), сады с уже завязавшимися грушами и яблоками, стада упитанных пятнистых бурёнок и белых лохматых коз. Абсолютно ничего не напоминало о войне, разве что на железнодорожных станциях – вдоль перронов – прохаживались армейские патрули с автоматами наперевес…
На Центральном вокзале Вены было многолюдно и шумно: по перрону шествовали шикарно разодетые дамы в сопровождении щеголеватых офицеров, носильщики в коричневой форме, обливаясь потом, перемещали во встречных направлениях тяжеленные чемоданы и элегантные саквояжи.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль Ник подошёл к нужному стеклянному павильону, где торговали горячими баварскими колбасками, яблочными штруделями и пирожными с заварным кремом. Айны нигде не было видно.
«Понятное дело, ясный пень», – усмехнулся про себя Ник. – «Обязательность никогда не входила в число чукчянских добродетелей, особенно, если измерять время оленьими переходами…».
Внутри павильона, за круглым столиком, располагавшимся в отдельной нише, полдничала весьма элегантная молоденькая барышня, разодетая по последней парижской моде: светло-лиловое, очень сильно приталенное длинное платье с короткими рукавами, крохотная шляпка того же цвета, белоснежные перчатки по локоть, элегантная дамская сумочка с золотыми застёжками, закрытый японский зонтик от солнца, висящий на гнутой спинке антикварного стула.
Перед дамой стояла большая овальная тарелка, полная разнообразными пирожными, высокий, наполненный на две трети бокал и тёмно-зелёная бутылка с вином. Барышня явно не страдала отсутствием аппетита, да и в финансовых средствах, очевидно, не была стеснена: такая бутылка «Мозельского» стоила дороже, чем хороший мужской костюм, пошитый на заказ в первоклассном венском ателье.
Ник оглянулся по сторонам, высматривая подходящий столик.
– Ах, милый сеньор Андрес! – на хорошем немецком языке обратилась к нему дама в светло-лиловом. – Вы, что же, меня не узнаёте? Это же я – Анна Гонсалес. Мы с вами как-то в Барселоне обсуждали особенности австрийского рынка цитрусовых. Ну, вспомнили, наконец?
Глаза Айны откровенно смеялись, разбрасывая разноцветные лукавые искорки во все стороны.
– Дорогая Анна! Как же я мог вас забыть! – Ник кинулся расцеловывать Айне ручку, вернее – её белоснежную перчатку. – Ваша красота незабываема, милая донна…
Он, действительно, был поражён: и двух лет не прошло с той поры, как Айна беззаботно кочевала по чукотской тундре в потёртой кухлянке и мешковатых штанах, сшитых из неровных кусков нерпичьих шкур. Даже по нужде она тогда отходила в сторону всего-то метров на пятнадцать-двадцать, да и делала преспокойно, никого не стесняясь, свои дела. В суматохе постоянно мелькающих событий на такие мелочи тогда никто и внимания не обращал.
А теперь перед ним сидела шикарная европейская дамочка, стильная такая штучка, обладающая светским лоском и безупречными манерами.
Вот, только тарелка, полная пирожными с жирным заварным кремом, и целая бутылка вина несколько выбивались из этого образа. Хотя, с другой стороны, настоящая светская львица должна изредка удивлять окружающих своими милыми капризами и изысканными причудами…
– Хорошо, что ты приехал, командир, – для конспирации Айна перешла на португальский язык.
Ник по-португальски практически всё понимал, а вот сам и двух фраз связать не мог, поэтому он ответил на испанском, с которым по-настоящему был дружен: