– Если я умру, Никита Вадимович, вас, как руководство, поставят в известность в первую очередь.
– Очень хочется в это верить, ведь знаете, – Никита сокрушённо вздохнул, – когда начнут поджимать сроки, не хотелось бы остаться без помощника. Я должен знать, стоит ли искать вам замену.
– Не беспокойтесь, силы на то, чтобы выполнять свою работу, у меня ещё есть. – Юля приторно улыбнулась и нагнулась, чтобы поднять ручку, закатившуюся под стол.
– Ого, Юль! – подал голос Толик. – Крутая реплика Уорхола!
– Где? – резко обернувшись, Юля уставилась на картину на стене, будто видела её в первый раз. – А, да. На распродаже на Арбате купила, – небрежно бросила она. – За пятьсот рублей. Скажи, художник талант!
– Ага, – согласился Толик. – Правда, до Уорхола ему ещё расти и расти…
– Надеюсь, вы закончили? – холодно поинтересовался Никита. – Мы вам не мешаем и можем продолжить?
– Простите, – не смутившись, сказала Юля.
Дальнейшее обсуждение прошло на удивление бодро, так или иначе, но поставленные задачи были выполнены, и теперь Никита разбирался с макетами дизайнеров, а Юля пробиралась через дебри лозунгов и слоганов, присланных Максимом и Славиком, пытаясь найти хоть что-то, за что можно зацепиться. Ни разу за три года работы в отделе Юля не наблюдала за ними такой вспышки активности. Неужели надо действовать только кнутом, без пряника, чтобы работа кипела? Она покосилась на Никиту: тот сидел у окна и постукивал карандашом по губам, отбирая нужные макеты. Интересно, учил ли его отец, по слухам, более чем успешный бизнесмен, своим методам? Приходилось признать: Никита мог быть сколь угодно раздражающим и высокомерным снобом, но право на то, чтобы вести себя самоуверенно в работе, он имел.
Невольно она покосилась на картину, на которую до этого не обращала особого внимания. Ярко-фиолетовый гоночный болид середины двадцатого века на угольно-чёрном фоне. В искусстве Юля разбиралась постольку-поскольку, знала лишь самые знаменитые картины и, к стыду своему, совершенно об этом не переживала. Про Уорхола, конечно же, слышала, но всегда ассоциировала его с портретом Мерилин Монро.
– Да, это оригинал, – раздался голос Никиты. Юля и не услышала, как он подошёл и встал напротив картины, засунув руки в карманы. – Одна из последних работ, выполнена в технике шелкографии с применением красок кислотных оттенков. Визитная карточка Уорхола.
– Боюсь даже представить, во сколько она обошлась, – вполголоса пробормотала Юля.
– Дешевле дивана, поверь, – хмыкнул Никита, развернулся на пятках и пошёл к рабочему месту.
Он оставался для неё загадкой, сложным паззлом, который при первом взгляде на картинку казался элементарным, а стоило начать собирать – в глазах зарябило от множества деталей. Простое и понятное напрочь разбивалось о постоянно изменяющуюся информацию. Кем же он был на самом деле: беспечным прожигателем жизни? Целеустремлённым управленцем? Интеллигентом или повесой? Чем больше об этом думала Юля, тем больше запутывалась, но с ужасом понимала, что стена, которой она отгородилась от Никиты, которую сама же воздвигла, основываясь на пустых догадках и стереотипах, начинает давать трещины.
8. День четвёртый. О родственных связях, прошлом и планах на будущее
Вадим Станиславович Ливарский редко выходил из себя. Даже жена и сын могли пересчитать по пальцам случаи, когда он кричал. Возможно, причина его сдержанности крылась в Афгане, из которого он вернулся молодым стариком. Может, в девяностых, когда попытки подняться наверх часто оборачивались в лучшем случае переломами и обнулением всех счетов. Никита привык видеть отца спокойным, сдержанным, уверенным в себе. В его детских воспоминаниях отец всегда сидел на кухне за столом и много курил, глядя в одну точку. Потом, когда удалось, наконец, нащупать дорогу наверх, к большим деньгам, стало проще, но отчего-то именно тот образ уставшего курящего мужчины казался Никите самым настоящим. Отца он уважал, хотя с каждым годом всё реже обращался за советом. Честно просматривал квартальные отчёты их холдинга, порой даже вносил дельные предложения, но связывать свою жизнь с ним пока не хотел. Вадим Станиславович в дела сына не лез, рассудив, что надо дать ему попастись на вольных хлебах, прежде чем возвращать в лоно семейного бизнеса. Вплоть до сегодняшнего дня.
Ливарский-старший последний месяц находился в Америке, где собирался открывать несколько филиалов, поэтому меньше всего Никита ждал от него звонка. Уставившись на телефон, он удивлённо приподнял бровь, покосился на Юлю, которая ворочалась, пытаясь удобнее устроиться в своём узком платье на диване, вздохнул и принял вызов.
– Не отвлекаю? – голос отца всегда был быстр, сух и деловит. Он не любил тратить время на приветствия и вопросы о том, как дела, когда сразу можно было перейти к сути.
– Говори. – Никита перенял его привычку неосознанно и часто раздражался, когда звонившие ему люди начинали говорить не по делу.
– Нужно, чтобы ты заехал в головной офис, надо подписать кое-какие бумаги.