Герман не хотел сейчас вдаваться во все это.

– Меня, кажется, не берут, – вдруг признался стажер.

Третьяковский посмотрел на него. Сегодня на Диме был джемпер с высоким горлом, придававшей ему сходство с нищебродом-сценаристом.

– И что, ты расстроился?

– Честно? – Он через силу улыбнулся, в глазах за стеклами очков блеснуло что-то, похожее на дождь. – У меня на полке книга Огилви. Это моя Библия. Я ее раз двадцать читал. Сегодня утром шел по мосту в Строгино – там внизу такая вода черная…

– Дим, да хватит.

Стажер ударил себя кулаком по челюсти.

– Я ни на что не способен.

– Прекрати. – Герману было и так плохо, а сейчас он почувствовал, как у него опять начинает неметь левая рука. – Ты еще молодой, устроишься.

– Мне двадцать пять, куда я устроюсь?

– Напиши сценарий.

Стажер грустно посмотрел на Германа. Он уже не скрывал, что плачет. «Объемные, длинные, подкрученные, идеально разделенные ресницы – мечта любой женщины», – почему-то вспомнил Герман.

В 13.15 позвонила Надя. Узнав цифры ее телефона, Герман совсем не удивился. Скучно жить с таким совершенным мужем.

– Герман, чего у тебя опять такой голос грустный?

– Нормальный голос, Надь.

– Чай попить не хочешь? Я все равно мимо проезжаю.

– Что-то ты часто стала мимо проезжать.

– Так у меня тут тренажерный зал рядом.

Конечно, он был не против. Она пригласила его в какой-то «И-цзин». Почему именно туда? Залез на сайт и узнал, что это «самый изысканный ресторан восточной кухни, известный только избранным, тем, кто этого достоин».

Сайт ресторана был выполнен в темных премиальных тонах. На загрузочной странице перед избранными открывались массивные ворота в какой-то секретный монастырь, очень похожий на шаолиньский. За воротами был японский садик. По ровной дорожке вы как бы приближались к мудрецу в оранжевом кимоно и вьетнамской конической шляпе нон. Мудрец медитировал, раскачиваясь в беседке-пагоде, как голова собачки на торпеде таксиста. У него были смеющиеся глаза и длинные висячие седые усы Фу Манчу.