– Странно все-таки, что они не поняли мою идею… – пугающе медленно произнес Герман. – Знаете, у меня бывают такие видения…

Находясь здесь, он в то же время как бы наблюдал за собой со стороны, из того угла, где, возможно, стояла камера.

– Не расстраивайтесь. – Юдифь спокойно сворачивала листы и не двигалась с места. – Может быть, попробовать что-то исправить?

– Я не думаю, что между космосом и витаминами для сердца нет связи…

– Понимаю, но аудитория…

– Ничего вы не понимаете.

Герман попытался подавить раздражение, покачал головой, умилившись собственной нетерпеливости. Наконец она бросила на него настороженный вгзгляд. Теперь модератор была совсем рядом – зрелый, сочный плод, готовый сорваться с ветки под налетевшим ветром. Герман стал тем ветром. Поднявшись, он вдруг подошел к ней и обнял ее своими костлявыми монашескими руками, что должно было символизировать прощение.

– Ничего вы не понимаете, – повторил Герман.

Юдифь замерла. Он попытался погладить ее волосы, но она отстранилась.

– Что вы делаете?

Затем, действительно не понимая, что делает, Герман встал перед ней на колени.

– Идите вон, – четко и громко произнесла она.

В 20.15 того же четверга старший копирайтер вошел в свою новую двухкомнатную квартиру. Катрин, как всегда в последнее время, дома не было. «Как всегда, когда мне нужно с ней поговорить», – пожаловался кому-то Герман, прохаживаясь по квартире. Когда устал, прилег на мини-диван лавсит, который они купили в мебельном торговом комплексе «Три кита». Традиционные лавситы, интимные и романтичные, часто имеют плавные очертания, глубокое сиденье и высокие подлокотники, обивку волнующих расцветок. Лавсит прекрасно смотрится в квартирке, где проживает молодая пара. Пожилая супружеская чета также может позволить себе диван для двоих, более сдержанный и респектабельный в плане эстетики. Однако он совсем не предназначен для лежания на нем в одиночку.

Хотя Герману в последнее время нравилось такое угнетенное, сплюснутое состояние. Ему хотелось, чтобы, возвращаясь с работы, Катрин видела, до какого униженения он дошел. Двуспальную же кровать с пологом, стоящую в соседней комнате, Пророк благородно оставил в распоряжении жены.

Еще недавно Третьяковский был уверен, что ничего не чувствует к супруге. Больше года, дожидаясь конца строительства ЖК «Измайловская роща» в душной съемной квартире с собачками-кошечками, наклейками на иностранном языке и стенкой с хрусталем, они спали раздельно, встречаясь только на кухне после работы или по утрам. Теперь сложно было вспомнить, в какой момент в нем созрело решение перестать растрачивать на нее свое семя, сохраняя его, согласно даосским рецептам, для производства внутреннего эликсира бессмертия. Возможно, таким образом он в то же время ратовал за правду и чистоту, проявлял силу духа и независимость. Фактической, хоть и очень косвенной причиной могла быть также измена жены, ставшая реакцией на его связь с Надей, о которой Катрин узнала из эсэмэс-переписки, что позже дало и Герману моральное право просматривать ее телефон. О, какие романтичные и страстные послания она писала – «мой дорогой, мой единственный источник радости, я вся дрожу, ежесекундно думая о твоем красноголовом скакуне, приди же, мой повелитель оргазмов, возьми свою слабую жертву». Да, в этом была вся Катрин, анфан террибль в узких рамках, горный поток, с диким напором ищущий себе новое русло. Герман страшно завидовал адресату и часто винил себя в том, что не довел отношения с Катрин до такого же градуса. С другой стороны, слишком привязывать ее к себе казалось ему неблагородным. Ведь в любой момент он мог уйти, поскольку часто думал, что Катрин отвлекает его от чего-то более важного, подавляя своей примитивной энергией.

Дни сменялись днями, недели неделями, а Катрин и Герман совсем перестали дотрагиваться друг до друга. Вода была откачана из затопленной равнины их супружества, обнажив остовы строений: вот старая мельница, вот амбар, вот домик у моря, где они должны были отдохнуть в старости, а вот руины замка с ломящимся от яств столом. Теперь пейзаж хорошо просматривался, и Третьяковские, встречаясь на кухне по вечерам, часто обозревали эти приходившие в запустение родные места.

Высокая насыпь защищала сухую, но все-таки прозрачную среду.

Их отношения даже улучшились, стали спокойней. Теперь они позволяли себе открыто шутить над неверностью друг друга и возможностью развода. Хотя по инерции все еще планировали свить гнездышко на 27 этаже, ведь его столько раз рисовала им их фантазия. Недаром же продумывалось, куда поставить мини-диван для совместного просмотра сериалов, где повесить большую плазму, до сих пор не распакованную, в какой угол задвинуть рабочий стол писателя?! Повернуть вспять было бы страшно.

Конечно, сейчас, да и раньше, Герман видел, что они совершенно не подходят друг другу. Катрин всегда утяжеляла его абстрактное, философичное пребывание в этом мире формализмом, который и стал причиной глупого решения официально расписаться.

Когда-то Катрин любила танцевать. Она не разбиралась в музыке, ей просто нравилось тереться среди людей: в такие моменты на нее нападала животная радость. Улыбающаяся ультрафиолетовыми зубами совершенно счастливая девушка с разноцветными флюоресцентными браслетиками на руках. Такой увидел ее Герман, случайно забредший в ночной клуб. Прохаживаясь между танцующими, сотрудник «Московского железнодорожника» делал вид, что высматривает знакомых. Заметив ее, замер у стены.