— Ой, мать, ты у нас вроде бы не глупа, но иногда проявляешь чудеса наивности. Ты себя давно в зеркале видела?
— В каком смысле? — обижаюсь я.
К чему это он клонит?
— Да в таком! Красивая ты женщина, Татьяна Рощина, вот на тебя мужики и засматриваются. Только ты не всегда это замечаешь, — в голосе его неожиданно звучат тоскливые нотки какого-то далекого, похороненного глубоко в сердце, но не желающего умирать, чувства.
Чувствуя, что мы ступили на скользкую почву, я меняю тему:
— Пашуля, я твоя вечная должница! Ты спас мою никчёмную жизнь.
Шурыгин сразу меняется в лице, раздуваясь от гордости.
— Я ещё, между прочим, снабжал тебя информацией, без которой ты вряд ли бы распутала это дело, — набивает он себе цену.
Но меня не проведешь.
— Паш, я бы действительно не находила себе места от своей чёрной неблагодарности, если бы не была на сто процентов уверена, что ты уже выжал для себя из этой истории всё, что только можно. Ну признайся, ведь наверняка накатал об этом огромную статью?
— Она уже в наборе, — смущённо признаётся Шурыгин.
— Целая полоса?
— Ну, мать, бери больше. Две! Целый разворот.
— Ого! А в статейке, разумеется, не смолчал о той роли которую сам сыграл? — продолжаю я его пытать.
— Ну так из песни же слова не выкинешь, — разводит Пашка руками, и мы вместе заразительно хохочем.
Глава 50
В холодном воздухе мягко кружатся снежинки. Незаметно подкрался декабрь, и зима вступила в свои права. В парке тишина. Унылая графика голых ветвей деревьев на фоне серого неба, пустые скамейки. Мы с Михаилом Кожиным медленно бредём по безлюдной аллее.
Мне известно, что несколько дней назад его выписали из больницы, но с момента моего визита в реанимационную палату я избегала встреч с Михаилом. Я просто представить себе не могла, как мне теперь вести себя с ним.
Мучимая комплексом вины за свои подозрения в его адрес, за то, что он был ранен из-за меня, а также, чувствуя, что неожиданно для самой себя я влюбилась в него по уши, я боялась нашей встречи.
Я боялась его упрёков. Ещё больше я боялась его возможного равнодушия. Это было бы слишком тяжело для меня убедиться в том, что я больше не интересую Михаила. Но и не видеть его тоже было для меня пыткой. Поэтому, когда Кожин неожиданно позвонил и предложил встретиться, я, не думая, согласилась. Меня мучила совесть. Я чувствовала, что должна попросить у него прощения.