— Нет, — быстро возразил Мандамус, одновременно отмахнувшись рукой от этого предположения. — От спутников они не могут спрятаться. Но вот мы опять пришли к тому же, с чего начали: киты — умные животные, это большие, величественные и красивые создания… но мы их истребляем, потому что на этом можно заработать деньги, потому что мы придумали для этого простой способ, потому что можем. То есть мы разрастаемся как вид и уничтожаем другие. Все только благодаря нашему разуму, который позволяет нам переступить через ограничительную черту, изначально заложенную в природе других видов. Для других видов ограничителем служит их специализация, обретенная в результате приспособления к занимаемой нише. А мы свою нишу носим с собой, даже отправляясь в космос. Таким образом, мы грозим превратиться в метастазирующую опухоль.

— В таком случае мы делаем только то, для чего предназначены, — заявил Оррик. — Пускай мы истребляем другие виды — были бы они умнее, их бы не истребили. Выживает тот, кто умнее. Разве мы виноваты, что оказались самыми умными!

Мандамус чуть не подавился ромом, который он мирно потягивал, сделал большой глоток, замотал головой и вытер губы:

— Молодой человек…

— Господи Иисусе, — сказал вдруг Брукман. Все посмотрели на него. Он подался вперед, и передние ножки стула стукнули о палубу. Сидевшие на другом конце стола проследили за его взглядом. Хисако тоже обернулась в ту сторону.

Небо на западе озарилось бесшумными голубовато-белыми вспышками. Озаренные резким светом, на западном берегу озера проступили очертания холмов. Нижняя кромка туч, походившая на отвисшее брюхо, появлялась и исчезала вместе с яростными сполохами, став похожей на бахрому занавеса в гигантском холле. Половина горизонта мерцала и переливалась. Край обезумевшего неба отражался в кривом зеркале озера Гатун. На этом иссиня-багровом фоне «Ле Серкль» казался игрушечным.

— Что за черт, мать вашу? — выпалил Оррик.

— Сл… следите за выражениями, — машинально произнес дрогнувшим голосом господин Мандамус. — Кажется… молнии?

Там и сям под облачным небом стали возникать язычки пламени, они распускались, как цветы, разрастаясь в вышине, словно замедленный фейерверк, окрашивая края ночных туч неестественно ярким дневным светом, осыпаясь вниз фонтаном изогнутых желтых струй. Мерцающие световые арки заплясали по небу, мелькая и вновь исчезая в тучах красными и серебристыми проблесками.

И тут над их головами прогремели первые трескучие раскаты.

— Это не молнии, — сказал Брукман. Грохотание усилилось, звуки стали более разнообразными, на фоне резких взрывов и приглушенных раскатов грома раздался странный визг и вой.

Капитан Блевинс встал со своего места.

— Думаю, нам лучше пойти внутрь. Мистер Дженни, — повернулся он к одному из младших офицеров «Надии», — послушайте, что говорят по радио. Пусть Гаррисон пройдется по армейскому УКВ; хотя мы не знаем шифра, но, может быть, хоть догадаемся, что происходит. Леди, джентльмены?…

— Думаю, мне лучше вернуться на свое судно, — сказал Филипп, вставая вместе со всеми.

Остальные потянулись за Дженни, который почти бегом влетел в ближайшую дверь, ведущую в надстройку.

— Я тоже вернусь на свой корабль, — сказал Эндо. Он посмотрел на Мандамуса, Оррика и Хисако. — А вам, думаю, лучше остаться здесь.

— Я… — начала было Хисако.

Она не знала, что ей делать — оставаться тут, вернуться на «Накодо» или отправиться с Филиппом?

— Пройдите внутрь, пожалуйста, — сказал Блевинс, пропуская вперед гостей.

Под его присмотром все удалились с палубы.