— А вы когда-нибудь… пробовали нырять? Я имею в виду… с аквалангом?
— Нырять? Нет.
— Так, может быть, этому я и могу вас поучить? Одна — ну, как ее —
Он улыбнулся, обнажив прекрасные зубы. Она кивнула и, вдруг осмелев, протянула ему правую руку:
— Идет!
Они скрепили договор рукопожатием. Его рука, большая и сильная, была прохладной, и он, кажется, удивился, когда ощутил в ответ такое же твердое и уверенное пожатие.
— Чушь собачья!
— Возможно, — великодушно согласился с Орриком Мандамус — Но в этом есть смысл, хотя идея и не нова. А вот «чушь собачья» не выражает никакой идеи. Это всего лишь отношение. Так в чем же заключается ваша идея?
— У меня просто в голове не укладывается, как вообще можно жить при таком пессимизме. Господи! Да при таком настроении я бы, наверное, давно наложил на себя руки!
— Это не пессимизм, — возразил Мандамус — Я бы сказал, что это холодный и трезвый взгляд на вещи, но никак не пессимизм. Что верно — то верно. От правды не уйдешь; тут я старомодный человек. Но я верю в то, что сказал: мы похожи на раковую опухоль. С одной стороны, быть раковой опухолью, наверное, не так уж и плохо, ведь мы живем и растем. Вопрос заключается в том, насколько мы напоминаем рак в других отношениях. Если…
— И все потому, что мы такие башковитые? Так, что ли, по-вашему? То есть мы плохие, оттого что умные? Бред какой-то!
— Вы же меня не слушаете. Наш разум…
— Да слышал я все! Только я с этим не согласен.
— Вам, конечно, знакомо понятие Гея, оно подразумевает, что наша планета — живой организм. Так вот, мы — раковая опухоль этого организма. Понимаете, что это значит? Когда-то мы были просто одним из органов, частью целого. Мы жили и умирали, вели себя как обыкновенные клетки. Существовали какое-то время, потом на смену нам появлялись новые клетки, мы были одним из множества видов, для одних мы служили жертвой, по отношению к другим выступали как хищники… Выживание или гибель нашего вида не имело особенного значения, от этого ничего не зависело… И вдруг бац! Появился разум! — Мандамус щелкнул пальцами.
Молодой человек покачал головой и глотнул пива из своей бутылки. Остальные не принимали участия в дискуссии, даже Брукман с расстегнутым воротничком покуривал сигару, устало развалясь в кресле.
Хисако переглянулась с Филиппом, тот ей подмигнул.
— И с этого момента все переменилось, — продолжал Мандамус. — Мы изобретаем разные способы, которыми можно уничтожить мир, но Для начала принялись уничтожать другие виды, другие органы Геи. И мы изменили тело живой планеты. Можешь сколько угодно качать головой, Стивен! Но давай поедем со мной в Александрию, поедем в Венецию. Александрия превращается в Венецию, Венеция — в Атлантиду. Вода поднимается; льды тают, и воды поднимаются. Наша деятельность влияет абсолютно на все. От нас зависит не только наше собственное выживание, но и выживание всех остальных видов, которые погибнут вместе с нами. Потому что нам присущи те же самые инстинкты, которые свойственны остальным: мы стремимся жить, производить потомство, размножаться. Но, кроме того, у нас есть еще та особенная штука, которой нет у других: у нас есть сознание.
— Ну а киты, например?
— Что киты! Будь они правда такими умными, они не давали бы себя так просто убивать. Они бы выставили дозоры, не приближались бы к судам или избегали бы тех, которые меньше определенного размера, или тех, которые направляются в их сторону, или…
— Может, они так и делают! Может, некоторые из них так и поступают, только мы не…