– Без баранок нельзя! – тормознул нас второй сторожевой, позвякивая наручниками. – Пакши за спину!

О, хоть одно слово буду знать. Догадался, пакши – это значит руки. Плохо дело, на это не рассчитывали. Пришлось согласиться. Как-нибудь освободимся потом.

– Шагай прямо! – крикнул на нас служака и толкнул меня в плечо. А вот батюшку не толкнул, зауважал, наверное.

Я старался насколько только возможно вести себя как человек, которого дерзко и неожиданно предали. Я шёл с опущенной головой, периодически выдавливал из себя слёзы и всхлипывал, не забывая жалостливо поглядывать на своего предателя. За нами с поднятым ружьём шёл дежурный уголовник, указывая дорогу.

– Слышь, отец Виталий! – позвал он. – Сделаем всё по-тихому, лады? Так, чтоб барин пока ничего не знал.

Байкер в ответ согласно кивнул. Понятное дело, о таких вещах, как предоставление свиданий с заключёнными (которые, я уверен, здесь большая редкость, а может, мы вообще первопроходцы), надо оповещать начальника колонии. Но, видимо, ушлый сторожевой пёс решил заработать себе повышение, внезапно засадив за решётку невинную душу – то есть меня. Я вообще не знаю, с каких это пор уголовники стали в тюрьмах работать. Может, с тех самых, когда чёрт решил стать хорошим, а может, и того раньше.

За воротами находилась деревня, в которой грудами теснились полуразваленные серые (как и всё здесь) хаты, чуть ли не валясь друг на друга. Так как спускались мы с пригорка, то нам представилась возможность оценить размеры этой ужасной колонии. Горизонт не оканчивался очаровательной долиной, вдалеке всё так же различались кривые хаты с частыми надзирательными вышками среди них. Очень скоро я узнал, что хаты эти и были одиночными камерами заключения отверженных душ. Внутри каждой из них находилась клетка, в которой почти безвылазно держали душу. Это отвечало на мой вопрос о том, почему отсутствуют площадки для прогулок. Души выпускали на воздух лишь тогда, когда требовалось выполнить ту или иную работу.

По дороге нас не останавливали. Наверное, это привычное дело, когда дежурный ведёт сдавать на поселение заключённых. Мы остановились возле ещё одной, на сей раз деревянной, будки, в которой, как я понял, сидел кто-то типа деревенского надзирателя. Городовой, если понятней. Пока по приказу мы стояли носами к стенке, наш уголовник узнал адрес хаты души Адамова, и мы снова пошли. Запёрлись в самые дебри, я, пока дошли, замерз, как цуцик, и успел к тому же в грязи изваляться. Опять этот тупомордый сявка пиханул меня в спину, и, поскользнувшись (дождь ведь лил), я упал прямо в лужу. Ну ничего, ещё успеем поквитаться!

Когда мы вошли в нужный дом, который-то и домом трудно было назвать – почти руины, – в первой комнате из-за стола выскочил невысокий уголовник в очках и отдал честь нашему конвоиру, который спросил его:

– Душа Бориса Палыча Адамова здесь квартирует?

Ого! Какие слова – «квартирует»!

– Так точно! – ответил очкастый.

– Этих двоих пусти внутрь, а я пока за конвоем сгоняю. Одного мы себе оставляем. Без меня обратно не выпускать. Ружьё возьми, на всякий пожарный.

Пока очкастый охранник открывал нам металлическую дверь в следующую комнату, где должен был находиться настоящий Адамов, в мою голову закрались подозрительные мысли: или никого там нет, или батюшку тоже решили оставить себе, или то и другое. Ну а зачем тогда конвой? Я-то не очень крупный парень, а он – бугаина двухметровая! Обменявшись с ним взглядом, я понял, что и он не так далёк от этой мысли.

Когда за нами щёлкнул засов, я облегчённо вздохнул. В клетке с бетонными стенами и полом в арестантской одежде в полосочку сидел понуренный Борис Адамов – точь-в-точь как мой чёрт. Батюшка снова стал самим собой.

– Здравствуй, овца заблудшая, не прогонишь ли священника вон по неверию душевному?

Адамов ошалело посмотрел на нас и поднялся с пола. О, как раз так и выглядел Борюня в тот день, когда впервые пришёл ко мне: несуразная белобрысая прическа, заурядный вид, глуповатый взгляд. Только этот вдобавок худой был как спичка.

– Кто вы такие? – прошептал он взволнованно.

– Правильно, что шёпотом, – так же прошептал батюшка. – Кричать ни к чему. Вызволять тебя пришли. На то есть воля Бога. Или всё не веришь в Него?

– Верю, батюшка, ещё как верю! – слезливым шёпотом воскликнул несчастный.