– Ну все, ты доигрался, – взвизгнул Ливингстон и побежал жаловаться Оботе.
Я – за ним, а на бегу пытаюсь еще наподдать.
В кабинет президента мы ввалились вместе.
Его брат впереди, я следом. Вспотевшие, взбудораженные, а я еще держал его одной рукой за рубашку.
– Милтон, твой повар меня бьет! – крикнул брат.
Оботе медленно поднял голову над газетой. Взглянул на меня, потом на брата. И наконец процедил:
– Ливингстон, у тебя что, своего дома нет?
– Есть, – ответил растерявшийся брат.
– Если тебе у меня не нравится, дверь открыта, – отрезал президент и снова отгородился от нас газетой.
Что я сделал? А что мне было делать? Побил Ливингстона и вернулся на кухню, чтобы успеть подать обед вовремя.
Я провел рядом с Оботе много лет. Мы знали друг друга очень хорошо, и, думаю, он меня по-настоящему любил. При мне он женился, при мне у него родились дети.
Но я как пришел к нему на работу голый, так голым и остался. Все годы правления Оботе я тяжело трудился, а в итоге остался ни с чем: ни сбережений, ни машины, ни даже мотоцикла. Ничего.
Все изменилось из-за Иди Амина. И к лучшему, и к худшему.
Амин
Через несколько лет после их совместного путча отношения между Оботе и Амином ухудшились. Президент подозревал генерала в организации по меньшей мере одного покушения на свою жизнь – пуля задела его лицо, а брошенная в его сторону граната не взорвалась.
Однако Оботе по-прежнему считал, что генерал слишком глуп, чтобы угрожать его власти, и относился к нему с высокомерным безразличием. В январе 1971 года президент отправился на встречу глав стран Содружества[12] в Сингапур, а по возвращении планировал отправить Амина в тюрьму.
Вот только Амин не собирался ждать, и через несколько дней после отъезда Оботе на улицы Кампалы въехали танки. Солдаты заблокировали главные улицы Энтеббе и Кампалы. Путч прошел гладко, точно снаряд сквозь танковый люк: людям страшно надоел Оботе, который повысил налоги и вынудил их затянуть потуже пояса. Приход Иди Амина к власти они сочли подарком небес.
Такую песню распевали в тот день и солдаты, и простые угандийцы, бросая под гусеницы танков цветы.
На кухне Отонде действует четко. Рядом с ним нельзя шутить или пустословить. Стоит его снохе и внучкам над чем-то засмеяться, он тут же испепеляет их взглядом. На его кухне должны царить тишина, порядок и спокойствие.
– У меня так всегда было, – говорит он. – Работа шуток не терпит. На кухне диктатором был я.