У нас дома поселились мои родители. Даже Оксанка с Машей и Сашкой прилетели из своих Филиппин, чтобы не пропустить момент. И каждый день ко мне толпами ходили все они, развлекая и не давая заскучать. Я была рада им и благодарна за поддержку, но, честно сказать, сама я ждала только вечера. Когда гул в больнице затихал, а приемные часы кончались. Тогда, договорившись с врачом, чтобы ее беспрепятственно пропускали, ко мне приходила она. Ложилась рядом со мной и просто обнимала, рассказывая новости с работы. И ради этих моментов я готова была терпеть кудахтанье наших мам, причитания Оксанки и Маши, да что угодно. Только чтобы после всех этих насыщенных дневных часов лежать в обнимку с Волжак и слушать ее красивый, чуть хриплый голос. В такие моменты мое сердце разрывалось от нежности к ней. Мне казалось, я просто не выдержу. То, что я раньше думала, что любить сильнее невозможно, оказалось такой глупостью. Потому что то, что я испытывала сейчас, было по-настоящему сильно. И я знаю, что она это тоже чувствовала. И отвечала мне тем же.
Был январь, и все шутили, что я рожу на день рождения Волжак. Но по графику я должна была разродиться через несколько дней после. Но сегодня был ее день рождения, и я ждала, когда она приедет, чтобы провести этот день со мной. Пусть и в больничной палате, но вместе.
У меня сидели родители и Светлана Юрьевна. Я с утра чувствовала себя не слишком хорошо и почему-то очень нервничала. И когда я посмотрела на часы, то поняла, что Волжак уже должна была приехать еще пятнадцать минут назад. Она никогда не опаздывала, и это показалось мне странным.
— Так, все, — я приподнялась на кровати и потянулась за телефоном. – Я ей звоню. Я тут лежу беременная и хочу ее поздравить, а она где-то ходит! – ворчливо пробормотала я, но Светлана Юрьевна меня остановила.
— Ирочка, я сама ей наберу, не переживай, тебе нельзя волноваться, — сказала она, и моя мама согласно кивнула, чем вызвала мои закатывающиеся глаза.
— Я не волнуюсь, я злюсь! – немного слукавила я. Конечно, я и правда злилась, но все же и волновалась. Волжак никогда не опаздывает.
Светлана Юрьевна набрала номер дочери и поднесла к уху трубку.
— Странно, не отвечает, — пробормотала она, уставившись в экран. – Может, за рулем?
— У нее новая машина, где есть функция «хэндс фри», — проговорила я. – Давайте я со своего наберу, — и снова потянулась за телефоном.
— Ой, вот, звонит, — обрадованно проговорила Светлана Юрьевна и взяла трубку. – Алло, Катя? Кто это? Где моя дочь? В какой больнице, о чем вы говорите?! Что слу… Какая авария?!
А дальше все было как в тумане. После слов о больнице и аварии мое давление подскочило, и я даже не слышала, что Светлана Юрьевна говорила дальше. Последнее, что я помнила еще более-менее ясно, это мамин крик:
— Коля, врача! У нее воды отошли!
***
Когда я через несколько часов (очень быстро, кстати) родила девочку, моим первым вопросом, после того, как я окончательно пришла в себя и мне сказали, что мой ребенок здоров, как богатырь, было «Где Катя?!». Меня уже укатили в палату, и рядом со мной были мама и Светлана Юрьевна. Только моя «свекровь» открыла рот, чтобы ответить, как двери палаты резко распахнулись, и в нее буквально ворвалась Волжак. Ее нос был залеплен каким-то пластырем, одна рука была в гипсе, а на лице было несколько ссадин. Но, главное, что она была жива.
Она в секунду оказалась у моей кровати и впилась в меня взглядом. Я молча смотрела на нее, а потом… разрыдалась.
Мама со Светланой Юрьевной, как по команде, поднялись и направились к выходу. По дороге мать Волжак погладила ее по щеке и прошептала:
— Она только родила, слезы, истерика, смех – это все сейчас нормально.
Волжак кивнула, не отрывая от меня напряженного взгляда, и сглотнула. Когда мы остались одни, она присела на кровать и здоровой рукой погладила меня по волосам.
— Прости, — прошептала она. – Я так хотела присутствовать на родах, что чуть не сбежала из гипсовой, когда узнала, что ты рожаешь. Но меня не отпустили, — улыбнулась она, а я все продолжала реветь.
— Я так испугалась за тебя! – обвиняющим голосом хныкала я. – Я даже родила со страху!