Подводники выполнили эту команду и, послушный воле командира, корабль лёг на ведущие Кольские створы курсом сто семьдесят семь и восемь десятых градуса. Ход крейсера был уменьшен до 10 узлов. Без каких-либо приключений он при помощи буксира отшвартовался к стационарному причалу в губе Окольной и начал подготовку к погрузке ракет.
В губе Окольная в подземелье скалы размещалась самая крупная ракетная техническая база Северного флота (РТБ). Командир корабля предъявил доверенности на получение практических ракет и работа закипела.
Личный состав БЧ-2 в составе погрузочной партии принял на причале в ящиках сменные ракетные кабели. При помощи пятидесяти тонного плавкрана загрузил на лодку и начал прокладывать их в стартовые столы. Жгуты кабелей толщиной с руку и более, не всегда послушные всячески «сопротивлялись», но упорными усилиями ракетчиков всё-таки укладывались в изгибы шхер стартовых столов. Умиротворёнными змеями они размещались согласно предписанных схем, высунув из гнёзд многоштырьковые разъёмы в виде «пап» и «мам».
— Эти «папы» и «мамы» меня заколебали, — пожаловался старшина 2 статьи Ковтун.
— Эх, товарищ старшина, говорил же вам мичман Глебов, что тут внимательность и ласка нужна. Это же папа и мама! — сказал Липовецкий. — Небось, скучаете по родителям? Вот и нужно нам сейчас всем поработать с полной отдачей. Попадёт ракета в «колышек» и вам отпуск обеспечен! Командир корабля у нас не жадный и по заслугам воздать не забудет.
— Да мы шо, хиба против? Тильки ж эта дурёха ракета, що ж, будет спрашивать нас куда её лететь? — вступил в разговор Христенко. Выразительно, кивком головы и взглядом он указал место, где на стартовом столе должна стоять ракета. — «Пуля — она дура» — ещё Суворов говорил, — закончил он, хитро поглядывая на Антона.
— Выдающийся полководец своего времени Александр Васильевич Суворов был прав на сто процентов и тогда — в своём времени, и сейчас, и в будущем. Высказывая мнение, что «пуля дура, а штык молодец» он выражал мысль, что в жизни всё зависит от человека. Именно человек, то есть мы решаем куда полетит «пуля». Да и пуля — ракета в наше время далеко не дура. Люди, опять-таки люди, сработали её умницей и она полетит туда, куда мы её направим! Вот так получается, товарищ матрос Христенко, — сказал Липовецкий и добавил, — чтобы уразуметь мысль, высказанную умными людьми, нужно вычитывать её до конца, а не выдёргивать из контекста отдельные слова или предложения. Запомните, что я сказал — это касается всех.
Затем лейтенант Липовецкий пробрался между хитросплетений конструкций ракетного комплекса на срезе открытых шахт, подошёл к Ковтуну и взял из его рук «папу». Неторопливо поглаживая и постукивая ладонью, соединил его с «мамой» и плотно затянул накидной гайкой.
— Понял? — спросил он у Ковтуна, заканчивая работу.
— То хай его чертяка схопыть! Як це у вас, товарищ лейтенант, так ладно получается? Почти так, как у нас из мыски! — поцокал языком Христенко.
— Христенко, ну-ка марш на палубу распаковывать второй комплект кабелей для учебно-действующего макета ракеты. «Распатякался» уж больно, говорун ты мой! — проворчал Глебов.
— Товарищ лейтенант, не балуйте их. Они вам «лапшу на уши» понавешивают — не успеете ахнуть!
Работа спорилась и вскоре, разведённые стойки стартовых столов, и весь бортовой лодочный комплекс стараниями ракетчиков был готов принять в свои объятия ракеты.
Пользуясь случаем стоянки корабля практически в городе Североморске, по просьбе офицеров за покупками в город Мурманск командир разрешил отправить старшего лейтенанта Веселова. Антон отдал письмо, написанное Светлане, чтобы тот опустил его там в почтовый ящик. Восторженный и наивный, воспитанный в уверенности, что «всё вокруг колхозное и всё вокруг моё» Липовецкий свято верил, что «экипаж — одна семья». Он не хотел верить, что подводники, которые «побеждают, либо погибают вместе» не так уж дружны, правдивы и чистоплотны в своём отношении друг к другу в повседневной жизни на берегу.
Эта повседневная жизнь готовилась преподнести ему под нос фигу и дать оплеуху, которую перенести было очень трудно не только потому, что она была первой, но и потому, что была не совсем справедливой.
В дальнейшем эти «оплеухи» он переносил не так болезненно, ибо понял, что мужественные люди, загнанные судьбой в прочный корпус подводной лодки, были обречены бороться за жизнь вместе, либо погибать. На берегу же это братство единства экипажа, встретившись с рутиной государственной машины, пропадало и тут каждый «помирал» в одиночку. Только настоящие друзья, насколько это позволяла жизнь, оставались рядом.
Ракеты на подводную лодку подавались полностью снаряжёнными, но заправленными только одним компонентом топлива — окислителем. Горючее — триэтиламин подвезли в спецмашине и заправщики в спецодежде и противогазах, протянув шланги, быстро перекачали его в корабельную топливную цистерну. При этом меры предосторожности и безопасности соблюдались неукоснительно. В полной готовности к действию на причале стояла пожарная машина. Там же — машина с растворами для нейтрализации пролитого ракетного горючего. В герметичной подводной лодке все средства пожаротушения были подготовлены к немедленному использованию. Корабельная помпа работала на пожарный шланг.
На мостике в химкомплектах стояли командир корабля и командир ракетной боевой части. Все остальные подводники по боевой тревоге — внизу в прочном корпусе, кроме ракетопогрузочной партии, действующей по специальному расписанию.
— Лейтенант, — обратился Рахматуллин к Липовецкому, — налил бы нам по стопарику «горючки» и мы смогли б полететь хоть на луну, к лешему или к тёще в гости….
— Насчёт тёщи ничего сказать не могу, а вот к лешему улететь всегда успеете, товарищ капитан, — ответил Липовецкий. — Луну же, глотнув стопарик такой ракетной горючки, можно будет запросто увидеть совсем близко сквозь прожжённую дыру в «очке» задницы любителя острых ощущений, — под смех присутствующих закончил он.