Мужчина мазнул взглядом по чавкающим зверёнышам.

— Понятно. В общем, народу сказали, что Чеха грохнули, но о подробностях никому, одному Гоги, он брат, он должен знать. А потом через три дня вы явились. Чеха без рук, без ног, обколотого суперспеком, приволокли. Вы хоть знаете, что вы ему доз сто вкололи? Это только что Стикс, от передоза не умирают. Даже не буду спрашивать, откуда у вас такой спек, и вообще не хочу ничего спрашивать, чтобы не нарываться. Такого просто не бывает.

То-то его торкнуло. У нас и не такое бывает.

— Вот поэтому и не спрашиваю. Отмоетесь, отоспитесь и ближайшим транспортом уезжайте, что надо, дадим, сколько за спек должны, тоже рассчитаемся.

— А мы не за деньги, мы просто так добрые дела делаем.

— Вот от таких добреньких всё и начинается. Боюсь я вас.

— А Гоги-то почему? Это имя с другого народа?

Мне подали добавку и рассказали. Гоги — это, конечно, имя из другого народа, но его так прозвали, можно сказать, любя. Попал он сюда, как и Чех, на той самой дороге похожим образом, только ехал не на бронированном свадебном седане, а на грузовике, гружёном продуктами. Туман и куча мертвяков. Быстро сориентировавшись, Гоги спрятался в кузове, забравшись через окошко из кабины, там и отсиживался. Когда его отбили, он был вывален в овощах, перемазан раздавленными фруктами. В перепуганном, прячущемся за ящиками с фруктами горбоносом мужчине, разумеется, сразу опознали наших друзей, торгующих на рынках помидорами и арбузами, выходцев с другой части Кавказа. Гоги — значит Гоги, и он спорить не стал. Раз отбили с автоматами, то и в его мире спорить было как-то не принято.

Стаб, на который мы попали, был очень богат за счёт странного кластера, размером с три-четыре километра длиной и шириной меньше сотни метров. Это был кусок магистральной дороги, идущий между двумя городами, и каждые пять-шесть перезагрузок, случавшихся довольно часто, бывало, чаще чем раз в месяц, на этом стабе прихватывалась техника. Регион, разумеется, 95 и очень редко — 20 по старому стилю. Техника была всякая, как и люди.

Были настоящие бронированные внедорожники, не самоделкины, как свадебный седан Чеха, а именно настоящие броневики — «Мерсы», «Крузаки» и «Ауди», не отличимые от базовых моделей, но вполне себе держащие СВД и пару ручных гранат. Были и другие машины, вернее, каких только машин не было. Попадалось всё, от грузовиков с продуктами и ширпотребом до бронированных военных «Уралов», как у Чеха. Приходили армейские машины с разнообразным имуществом, от стонущих раненых и гробов до загруженных под завязку ящиками со снарядами, патронами и оружием. Попадались ПЗРК, РПГ, РПО, пулемёты, автоматы и ящики с аккуратно упакованными «Монками».

Однако самое главное — это броня. Иногда, не очень часто, на дороге появлялись БТРы, БМП или обычные «бардаки» с сидящими на броне парнями. Почти всегда это были российские армейцы, ВВэшники или десантура, но несколько раз приходили старенькие, видавшие виды БТРы под зелёным флагом с сидящими на броне горными партизанами. А ещё, очень редко, но прикатывали танки. Тут могло быть всё что угодно. Один раз даже был новенький, на трейлере, а был и несущийся на полном ходу, вращающий башней, полыхающий огнём, обожжённый и принявший на себя десятка два выстрелов из РПГ, с измазанными в кишках траками. Танк пронёсся и въехал в разлив небольшой реки, сбивая огонь, затем въехал на пригорок, там и встал. Стрелял во всё, что движется. Подобраться смогли только к следующему утру, когда экипаж переродился. Что там случилось, разумеется, узнать не удалось.

Мы были здесь второй день. По негласной договорённости отдыхали и, как только подвернётся что-то подходящее, должны были свалить. Как и у моих братьев, здесь был развитой военный социализм. Снарягой, жратвой и жильём обеспечивало государство в лице общины стаба, но бухать и хобби — за свои. Народ, разумеется, в своей массе был военный.

Мы ели в армейской столовой. Это оказалась большая военная палатка, очевидно, и предназначенная для этого. Аккуратные столы, мобильные сплиты, создававшие прохладу, и сносный выбор горячей еды.

Как я говорил, стаб был очень богат. Кроме продажи брони и оружия, что само по себе очень немало, здесь собирались самые боеспособные и реально владеющие армейскими умениями люди. Здесь через одного все были мехводами, наводчиками-операторами и командирами. Были в изобилии разные береты и горные бородатые партизаны, тоже не отстающие в подготовке от своих коллег с противоположной стороны. Готовое, обученное подразделение, со своей техникой и боезапасом, с удовольствием за очень большие деньги нанимали ближние и дальние соседи для решения своих проблем.

Я это всё к чему. Стаб почти сплошь состоял из молодых военных парней, а на юге есть рабовладельческие кластеры, и туда ходят караваны. Они там себе невест покупали. Женщин на стабе было много, почти как у нас и, разумеется, противозачаточные пилюли в Стиксе не работали, а механика нет-нет и сбой даст. Рожать в этом мире страшно, если нет в руках белой жемчужины, всё остальное лотерея.

За большим столом в просторной палатке чавкали мои зверёныши, а я не ел. Я наблюдал, как тощая девочка лет четырёх-пяти, которую держали на диете и, очевидно, ждали чуда, пыталась надеть плюшевому медведю трусы. Обе лапы лезли в одну дырку сразу, затем одна оставалась снаружи или одна лапа торчала с большого, а другая с маленького отверстия. Тогда в маленькое отверстие не влезала талия мишки, но это ребёнка не смущало. Девочка терпеливо, сопя, сдирала трусы и делала ещё одну попытку надевания.

— Когда трусы надеваешь, то надо, чтобы жёлтенькое было спереди, а коричневенькое сзади, — сообщил я ребёнку великую мудрость.

Девочка подняла на меня глаза. Эта шутка реально рулит после семи лет, а для её возраста она тяжеловата. Это очень долгие секунды, когда просто надо ждать реакции. Она внимательно осмотрела снятые трусы, перевела взгляд на медведя, потом ещё раз осмотрела трусы и засмеялась. Она заговорила!

Мои разговоры с детьми, когда я их пытаюсь уговорить не перерождаться, всегда выглядят странно. Да что там, сразу на психушку с привязыванием к кровати. Надо не молчать, надо её тащить, надо, чтобы она говорила, но она как чувствовала, что ей это надо, что она хочет остаться человеком, а не переродиться в жуткую тварь.

— Это Мишка. Он большой, он может ногу откусить и будет неудобно ходить.