Тут у меня чуть не вырвался легкий стон, потому что главная библиотека — это императорская библиотека, куда вход был разрешен очень немногим.
— К слову, эти тексты доказывают, что он был необычным человеком, а выходцем из других мест. Возможно, даже из другого мира. А все эти речи о пастухе — не верь им, — взяла она книгу назад и отставила в сторону, приготовив вернуть ее на место.
Немного еще подумав над этим, я решил проститься с ней:
— Спасибо вам за доверие, — на что она махнула рукой, — более не смею вас беспокоить и пойду.
— Иди, иди, и, пожалуйста, в следующий раз, когда возникнут вопросы, то сразу иди ко мне. Не нужно молодым умам заполняться всякой чепухой.
— Благодарю! — ответил я на это и переступил порог выхода.
Глава 3. Олег
Острие заточенного под блеск лезвия ходило под монотонные движения. Каждый новый взмах сеял смерть, дабы посеять жизнь лишь для того, чтобы затем забрать и эту жизнь, в надежде снова дать ее другим. Круговорот смерти и жизни.
Я собрал в охапку срубленную траву и понес ее в хлев накормить свиней. Животные, завидев меня, начали хрюкать — надеюсь, что, выражая радость, — и путаться под ногами, не давая мне нормально передвигаться.
— Тише, тише, — начал я проталкиваться, — сейчас, сейчас. Вот на, нетерпеливое ты животное.
Было раннее утро, а работа уже шла сплошным потоком: накосить траву, покормить свиней, подоить корову, выпустить птиц, отогнать к пастбищу овец, прочистить сарай, натаскать воды с реки, приготовить паленья для бани, подмести двор, и много еще чего. Домашнего скота и прочей связанной с этим работы хоть было и не велико, но в совокупности это накладывалось друг на друга, и занимала свою долю усилий. Но все это было мне только в радость. Деревенская рутина, вдали от суеты городской и жизни на арене давало мне то успокоение, к которому я так стремился. Вспоминая моменты из недалекого прошлого, я невольно прикоснулся к кисти левой руки. Там, где я носил наручные часы, подаренные мне родителями, и которые я забыл унести с собой при побеге. Я вообще много, что тогда не успел сделать…оставив еще слишком живыми, некоторых из числа мертвецов. Нет! — я больше не такой. Этот человек, этот безжалостный убийца теперь в прошлом, неизвестный никому и, главное, позабытый мной.
— Какое счастье было найти тебя в тот день, — ко мне подошел один из моих спасителей. — Я-то думал, что все — помрешь ты, отбросишь, так сказать, копыта. Весь в крови, а на самом живого места нет, в клочья изорван. Мы тебя с внученькой-то моей ненаглядной, так сказать, как птенчика тогда выходили, хотя это и не совсем подходит, но да ладно. А она мне не раз говорила — «дед, помрет он». А ты оказался вон какой, — изогнул он руку, — ешь как один, а пашешь как трое. Обычно мужички делают наоборот.
— Я помню; помню все, что вы для меня сделали.
— Да нет, нет, — вскинул он руками. — Ты не подумай, что мы от тебя что-то требуем взамен. Ты же с тех пор стал для нас, так сказать, членом семьи нашей. Дар провидения, не иначе. Чтоб мы без тебя делали, а? Я уже старенький — руки не те, — внученька одна не тянула все хозяйство. А тут ты, как с неба свалился. Да так свалился, что теперь и отдавать никому не хотим. Я же это — сына всегда хотел. Да вот померла моя любимая, только дочь оставив. А зять мой, так сказать, пройдохой тем еще оказался. Сделал дело — сгинул, да след простыл. Доченька от этого захворала, и мы вот с ненаглядной моей, Ильворнией, вдвоем и остались. Она же совсем маленькая тогда была, — он сложил две ладони, — вот такой вот совсем, так сказать, птенчиком. Вырастил я ее, золотце мое, сам одиношенек. Да что я тебе все рассказываю, когда ты и так все уже знаешь.
— Знаю, дед, знаю.
— Я просто хотел, так сказать, поблагодарить тебя. Да слов не нашел, — опустил он глаза.
— Это я вас должен благодарить.
— Да ну ты это брось, — взмах руки, — но ты если хочешь, то ты, если что, знаешь как.
— Дед, мы же обсуждали уже это.
— Да не маленькая она. Шестнадцать годиков-то уже миновало. Ну, сделай ты деда счастливым, а? Возьми ее в жены-то.