— Он… — не знал я, что ответить, потому что потерял всякую надежду. — Он где-то там, — взглянул я на звезды, — так далеко, что уже и недосягаем. И я уже даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь вернуться. Я устал. Что мне делать, а?

— Нашел, у кого спрашивать. Уже и забыл, как я ныл тогда у параши? — хмыкнул он, но видя мое серьёзное выражение лица, перестал улыбаться. — Но если хочешь совета, то очевидно — надо быть мужиком. Перестань причитать и возьми все в свои руки.

— Плюс еще ко всему жениться меня вынудили. Как же это злит.

— Ммм…тут ты зря, — посмотрел он на меня, — взгляни правде в глаза: с твоими недругами, назовем этот так, и возможностями, у тебя нет выбора.

Тяжелый вздох, осознание, принятие.

— Ты прав.

— Знаю, что прав. И от этого тошно. Но я знаю лекарство от этого, хоть и временное, — он сделал паузу, чтобы заострить мое внимание, — пойдем, напьемся как вне себя.

И мы под весёлый гомон пошли воплощать его предложение в реальность.

Кабинет его был просторным, но в то же время давил своей тяжестью. Огонь в камине облизывал своими зловещими тенями серые, каменные стены. Под потолком свисала огромная люстра, и ветер, что заглядывал из распахнутого окна, раскачивал ее, как пугало покачивается в поле. Огромный дубовый стол упирался одной стороной в стену, полностью покрытой полками книг, оставляя небольшой зазор для маневра. Скрип, издаваемый пляшущим по пергаменту пером и потрескивания дров, дополняли собой образ сего великолепия.

Он, не поднимая взгляда, кивнул мне, чтобы я занял место напротив. Гостевое кожаное кресло, куда я провалился, приятно хладело разгорячённое от волнения тело. Сделал пару вдохов; успокоил сердце. В конце концов, он тоже всего лишь человек. Даже не понимаю, почему я так занервничал.

— Как у тебя дела с Викторией? — поинтересовался он, и снова погрузился в свой пергамент.

— Нормально, — кинул я общий ответ в таких случаях.

Сам же подумал, как может быть вообще нормально в смысле этого слова в тех реалиях, что имеются: нас никогда не оставляли наедине, в тех местах, где мы пересекались. За трапезой была ее семья; в остальных местах рядом ее не покидали фрейлины. А сущность человека познается только тогда, когда остаешься с ним наедине. Ибо при других он заимствует их частичку, либо отдает свою и перестает в полной мере быть собой; говорить от себя и, главное, говорить свои тайны искренне, так необходимые для скрепления двух сердец.

Вообще стоит быстренько ознакомиться с его семьей, и начать с его сына — Нико. Случилось с ним у нас пару диалогов, где я не распознал в его речи какого-либо пренебрежения, или же надменности так присущей юношам его статуса. Пару, потому что он являлся учеником академии и после бала отправился туда, а не вместе с нами на юг. Виктория же, в силу предстоящей свадьбы, была извещена отцом, что на этом ее обучение в академии окончено. Впрочем, отреагировала она на это холодно, ибо уже давно понимала подобный исход, и, надеюсь, не расстроилась этому. Что же до жены главы, именуемая Ксантиппа, она же мать моей невесты, и, соответственно, будущая тёща женщиной являлась кроткой на первый взгляд, и таковой оставалась до тех пор, пока находила себя на публике, всем мило улыбаясь, и своим учтивым поведением вызывая в других лишь доброе восхищение. Но стоило ей потерять внимание благородных, и найти себя в обществе ниже ее стоящих, как она превращалась в тирана, не считающимся ни с их чувствами, ни с их достоинствами. Также, кроме самых близких людей из числа семьи у Гидеона, помимо сестры, выданной замуж за императора, имелся младший брат. Он был настолько незаметной, угрюмой и тихой фигурой, что я даже не сразу сумел запомнить его имя. Хотя, стоит признать честно, и это имя-то его было таким же не броским, как и его носитель — Брок. Брок Сенд. Но говорят, что ранее, этот всегда жизнерадостный и веселый человек, таковым не являлся, пока его семью не постигла черная полоса. Женился он, как подобает подобному обществу, когда ему едва минуло два десятка лет и, как это редко бывает, опять же, в силу подобного общества, что даже нашел он счастье в нем. Да вот беда — им все никак не удавалось зачать дитя. Как они ни старались, сколько врачевателей не пройдено, сколько советов не выслушано, сколько молитв не прочитано, а результат все один, то бишь нет его. Шли годы, и общество, что все еще было привержено кое-каких суеверий враз пришло к убеждению, что на них лежит проклятие. Языки людские без всякого злого умысла, но по глупости своей возымели свой эффект, и жена его окончательно захирела и поразил ее недуг. Сколько бы врачей они не звали, сколько бы способов лечения не изобретали, а ситуацию переменить все не удавалось, ибо поразил ее недуг не физический, а душевный, которому нет леченья в травах. Так, вскоре, Брок стал вдовцом, и с тех пор он старается избегать всякого общества, находя спокойствие в уединении. Сам же Гидеон был человеком…волевым. Да, пожалуй, это самое подходящее слово для описания этого человека. Но не стоит придавать этому какое-то излишнее значение, ибо глава такого рода по умолчанию будет таковым.

— Я вызвал тебя поговорить, — спустя пару минут молчания, заговорил он, но опять сделал небольшую паузу, черкая на пергаменте последние штрихи. — Скоро ты станешь частью семьи, поэтому тебе стоит кое-что узнать. Но для начала ответь на один вопрос. Кто знает секрет твоего происхождения?

Собственно, я перечислил всех, от императора до легата.

— Хорошо, — кивнул он своим мыслям, — это хорошо и плохо: хорошо, что так мало; плохо, что именно эти люди. Так, должно быть ты знаешь, какие отношения у нашего рода с императорским, — я кивнул. — К слову, хочу рассказать тебе, с чего все началось. Все полагают, что наши, назовем так, разногласия начались около сотни лет назад. Но нет — все началось еще со времен Трануила. Историю его становления ты знаешь — должен уже знать, — я кивнул еще раз, — но, не думаешь же, ты, что он сделал все в одиночку. Дендрийцев вынесем за скобки — уж очень странные это существа. Так вот, у императора само собой были соратники, и один из самых ближайших был наш далекий предок. Он верой и правдой служил ему, и когда пришло время награждать — император даровал ему эти земли, но в то время здесь была безжизненная пустошь, поэтому это было больше похоже на ссылку, чем на признание перед отечеством. Почему так, уже доподлинно не известно, но, скорее всего, как это всегда бывает, император боялся конкуренции во влиянии. Столетиями с того момента наш род прозябал на задворках империи, пока сто лет назад — ну, это ты тоже должен знать. В общем и целом, сейчас благодаря Офелии стоит хрупкий мир, но это не гарантия. А все из-за этого меча, — он будто бы выплюнул эти слова. — Дело в том, что раньше все опасались императорских легионов. Теперь же, император и сам по себе стал очень сильной единицей. Само собой, он и раньше не считался не то, чтобы слабым, но сейчас…теперь же, он может, и, скорее всего, будет диктовать свои условия, которые нам, в свою очередь, не понравятся, — он остановился, но не закончил.

— И? — чувство, что рассказывает он это не просто так, не покидало меня.

— И тут мы делаем плавный переход к тебе, — завершил он.

— Что-то такое я и предполагал, — вздохнул я.